И Гай побежал, не разбирая дороги, наступая, как последний святотатец, на трупы врагов и друзей, перепрыгивая через них, разбрызгивая смешанную с кровью грязь. Он едва не упал, уже достигнув цели своего заполошного бега, споткнулся, зашатался, теряя равновесие, но каким-то чудом устоял на ногах и замер, глядя глазами человека, пережившего свою собственную смерть, на жестокую и честную картину, открывшуюся неожиданно перед ним.
Голова графини покоилась на коленях сидевшего прямо в грязи графа Вера. Зовущий Зарю склонился над ней и что-то тихо шептал. Он то ли молился, то ли рассказывал ей что-то, раскачиваясь тихонько в такт своим не предназначенным для чужих ушей словам, словно баюкал ее, как ребенка, и гладил Нор по рассыпавшимся, испачканным в крови и грязи волосам. Рядом с ними, склонив головы и тяжело опираясь на свои огромные мечи и смертоносные алебарды, застыли в молчании бойцы его собственного копья. А вокруг них лежали трупы аханских сабельщиков и последних оставшихся с графиней до конца рейтаров графства Нор.
Гай Гаэр был старым солдатом. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что здесь произошло и как умерла его госпожа. А графиня Ай Гель Нор умерла так, как мог мечтать умереть любой мужчина-гегх. Она погибла в бою, сражаясь до конца, до самого последнего проблеска жизни в ее изрубленном, обескровленном теле и, уходя, увела с собой на Ту Сторону столько врагов, что Гаэдана [14] непременно должен был принять ее в свою собственную Сотню. Никак не меньше, чем в Первую Сотню героев, достойных посмертных песен и вечной памяти потомков.
Здесь не было раненых – только убитые. Немногочисленные рейтары и множество аханских сабельщиков. Судя по всему, рубились здесь с такой яростью, что добивали даже раненых. Земля под ногами Гая превратилась в кровавую кашу, и графиня тоже была залита кровью с головы до ног. Даже лица ее – дивного лица самой красивой женщины, какую Гай видел в жизни, – было не различить под маской запекшейся крови.
Гай постоял секунду, медленно вбирая в себя величие и ужас открывшейся ему картины – он должен был запомнить все до мельчайших подробностей, чтобы рассказать об этом другим – и снова посмотрел на Ойна, баюкающего на коленях мертвую его госпожу. И словно почувствовав его взгляд, Вер поднял голову и тоже посмотрел на Гая. Взгляды их встретились, и это было второе потрясение, произошедшее с сотником Гаэром меньше чем за одну минуту, такую короткую, если сравнивать ее со всеми прожитыми им днями и годами, и такую длинную, вместившую в себя так много, как ни одна другая минута в его жизни. На Гая Гаэра смотрел смертельно усталый человек, давно уже перешедший грань возможного. И Гай понял, что Вер – это мертвый человек, который все еще способен тем не менее говорить и двигаться, но только потому, что долг и честь не позволяют ему свернуть на «последнюю дорогу». Но на самом деле все уже было решено, граф умер, живыми оставались только полные страдания и неизбывной тоски глаза Ойна.
Секунду они смотрели друг другу в глаза, и, по-видимому, каждый из них узнал о другом все, что должен был теперь знать. Граф кивнул и легко встал с земли, одновременно поднимая на руках безжизненное тело Нор.
– Как тебя зовут? – Голос его был лишен жизни, точно так же, как и бледное суровое лицо.
– Гай Гаэр, ваша милость, – ответил Гай, который уже знал, что сейчас произойдет.
– Возьми ее, Гай, – сказал Вер, протягивая ему графиню на вытянутых руках. – Вынеси ее, солдат, отдай ей последнюю честь.
Ну что ж, Зовущий Зарю мог приказать ему умереть, и Гай, не дрогнув, пошел бы по его слову в пекло.