Сначала Салид решил, что получил эту рану в реке, но затем вспомнил тот сильный удар, от которого он вылетел из кабины вертолета. Одна из пулеметных очередей попала в машину и прошила ее корпус Салид в тот момент не почувствовал, что ранен, боль пришла только теперь.
И Салид знал, что это лишь начало. От холода его рана занемела, и боль дала ему краткосрочную передышку. Тем дороже придется заплатить за нее. Рана почти не кровоточила, но Салид видел в ней осколки раздробленных костей.
Внезапно он с ясностью осознал, что с ним все кончено. Даже если он не умрет в ближайший час, даже если ему вообще удастся выжить — что само по себе невероятно — он никогда уже не будет тем, кем был. Салид получил тяжелое ранение и теперь не сможет свободно и самостоятельно ходить, как прежде. Его лицо было в ожогах. Салид много раз видел ожоги и знал, что у него на всю жизнь останутся рубцы и шрамы. Какие еще ранения и травмы получил он сегодня? Салид не знал, но был уверен, что ожогами и раной бедра дело не обошлось. Чувствуя, как отступает сковывающий все его тело холод, Салид одновременно ощущал, как нарастает боль. Казалось, что болело все его тело. Чудом было уже то, что он все еще двигался Из Абу эль-Мота, Отца Смерти, Салид превратился в инвалида, в калеку с испещренным шрамами лицом. И все это произошло в считанные секунды из-за неопытности пилота и его собственного легкомыслия Он должен был прислушаться к своему внутреннему голосу, предостерегавшему его
Любой другой человек на его месте, наверное, уже сдался бы в такой ситуации. Но Салид не чувствовал отчаяния, он испытывал в этот момент глубокое спокойствие, которое придавало ему силы Он не думал о том, что может еще победить, или даже просто выжить. Абу эль-Мот провел свой последний бой и потерпел поражение. Он жил как воин и умер как воин на поле битвы.
Но ему не хотелось, чтобы люди нашли его здесь в таком состоянии — дрожащего от боли и холода человека, который, возможно, когда страдания станут нестерпимыми, начнет кричать, плакать и молить о пощаде. Если он обречен на смерть, то должен умереть как мужчина — в полном одиночестве и без единого стона. Во всяком случае, никто не должен слышать его стенаний и крика.
Крепко сжав зубы, Салид сел, преодолевая приступ тошноты и головокружения. Он с изумлением отметил, что ему вдруг стало очень легко. Его организм, похоже, теперь, когда он перестал надеяться на спасение, черпал силы из запаса жизненной энергии, предназначенной на долгие десятилетия.
Салид оглянулся на монастырь. Здание было полностью разрушено, хотя сама коробка стен сохранилась. Но Салид видел, как на монастырь упал “Апач” и взорвался. При таком взрыве никто не сумел бы уцелеть. Крыша рухнула вниз и теперь горела. Окна превратились в черные закопченные раны, из которых валил дым, а порой вырывалось пламя. В небе над монастырем поднималось кроваво-красное зарево от пожара, который все еще бушевал во внутреннем дворике. Салид содрогнулся. Когда “Апач” рухнул внутрь здания, то прежде еще, чем он достиг земли, взорвались все его боеприпасы и горючее топливо. Неужели то, что он, Салид, уцелел, спасся буквально в ту секунду, когда рухнул его вертолет, было чистой случайностью? Неужели все это произошло только ради того, чтобы он принял более мучительную смерть?
Салид отогнал от себя эти мысли. Его мучения не будут долгими. Течение реки отнесло его на некоторое расстояние от горящего здания и обломков вертолета, но не так далеко, как полагал Салид сначала. Сейчас он находился примерно в тридцати метрах от ворот и в сорока метрах от обломков врезавшегося в каменную ограду вертолета. Он должен был добраться туда. При падении в реку Салид выпустил свою винтовку из рук, и она утонула в воде.