Его недавний приказ – уничтожить огневые точки на высотах – все еще не выполнен разведротой, да и вряд ли теперь будет выполнен вообще. Впрочем, это уже почти ничего не меняло.
Наступающие сумели занять вторую линию окопов и теснили разрозненные группы беспорядочно отстреливающихся марокканцев к реке. С малайским батальоном еще днем была прервана всякая связь. Греческий продолжал держаться, но его в лучшем случае хватит на полчаса такого боя. Аргентинский же батальон только вчера разгрузился в Момбасе и сейчас находится где-то в пути. Так что бригада обречена.
По счастью, боевики еще не определили точное расположение КП и лупили наугад, долбя ни в чем не повинные постройки то слева, то справа.
– Господин генерал! – вбежал в комнату запыхавшийся командир первой роты греческого батальона капитан Паприкаки. – Разрешите доложить!
– Валяй! – через силу буркнул командир бригады. Ему больше никого и ничего не хотелось слышать.
– Мою рацию разбило, кабель перерезали, связные не вернулись…
– И ты бросил солдат? – вяло поинтересовался Георгиадис.
– Остатки роты я вывел сюда, – в голосе капитана даже не было обиды – была лишь полная растерянность.
– Начальник штаба организовал круговую оборону – подключайся.
– Моих солдат уже забрал Тан Ло. Я хотел доложить вам…– Паприкаки подавился воздухом и закашлялся.
– Ну, доложил… Дальше что? – Генерал поднял на офицера красные ввалившиеся глаза.
– Я х-хотел… Д-должен доложить… Эти… Они в плен не берут. Режут глотки – как свиньям!.. Словно зельем каким-то опоены – идут в полный рост на пулеметы и поют что-то в такт шагам. Бьют там-тамы, и они поют…– он сбился с мысли. – Это… жутко. Они идут со всех сторон, разрезают оборону как нож – масло!..
– Спасибо, капитан, – пробормотал генерал-майор. – Вы сделали всё, что могли. – На самом деле ему хотелось сказать Паприкаки: “Ну, будет, будет…” – и успокаивающе похлопать по плечу, но на эту лирику тоже не осталось сил. – Пойдем подышим воздухом, – неожиданно для себя проговорил он, распрямился и, двинувшись к двери, повлек за собой капитана.
На дворе царила черная тропическая ночь. Пулеметные трассы возникали одна за другой, срываясь сверху – со склонов и вершин холмов – и скрещиваясь в городе, лежащем в долине. Они затмевали ослепительное звездное покрывало, к которому трудно привыкнуть северянину. Но для грека это небо было почти родным.
Захваченные боевиками тяжелые ооновские пулеметы упорно долбили запасные позиции бригады, казарму резервной роты и автопарк, где уже начали взрываться бензозаправщики и пылал пожар. Все происходящее почему-то не воспринималось всерьез. Казалось, это был какой-то удивительно органично снятый фильм о давней войне…
– Господин генерал, только что передали по рации: командир третьей роты греков убит, – доложил выскочивший из дверей КП адъютант. – Командование принял лейтенант Микелис.
– Понял…– буркнул командир бригады и продолжил глядеть на эту впечатляющую картину: черный полог небес и белый, желтый, красный огонь.
Из темноты появился начальник штаба полковник Тан Ло, низкорослый, плотный китаец из Пинанга. Он был ранен в голову, и бинты не позволяли ему надеть каску.
– Командир! Через пять минут мы будем готовы. Еще есть возможность прорваться. Пять грузовиков и три джипа – за забором мастерских. На каждой машине – по пулемету. На прорыв пойдут сто пятьдесят человек…
– А госпиталь? – перебил генерал. Над головой просвистели пули, с фасада здания посыпалась невидимая штукатурка.
Полковник молча развел руками: мол, всех не спасти.
– Прорыв возглавишь ты, – теперь Георгиадис говорил ровно и спокойно. Перемена произошла в нем за доли секунды.