– Отработанный спирт после тройной перегонки, которым тешатся наши не сравненные, бесстрашные техники. Попробуй еще – проймет.
– Да уж, – протянул Ньянгу. – Будто грибок какой-то. – Но послушался. – Ну-с, так в чем проблема?
– У каждого цирка должна быть тема, от которой все и пляшут, начиная от красоток на манеже… Ну, от торжественного шествия, которым открывается представление… и до коронного номера. И костюмы должны быть придуманы в соответствии с темой.
– М-м-м.
– Хорошо бы что-нибудь возвышенное и сентиментальное.
– А, тогда все просто. Налей еще, – попросил Иоситаро.
Гарвин повиновался.
– Эта дрянь по мере потребления становится лучше, – признал Ньянгу. – Но мне кажется, все-таки ее лучше гнать по вене, чтобы не травмировать горло. Хочешь тему? Вот тебе тема. Прокатит даже при нашей ужасно секретной миссии. Назовем ее, э-э… «Парад Миров». Можно бить на старую отраву Конфедерации и на то, как мы все по ней скучаем. Одеть людей в какие угодно костюмы. Можно даже порыться, не было ли где-нибудь когда-нибудь нудистских миров… И от этого плясать.
– Знаешь, Ньянгу Иоситаро, порой я подозреваю в тебе гениальность. И даже интеллект.
– Долго ж до тебя доходило.
– Что происходит, шеф? – поинтересовалась у Ньянгу Дарод Монтагна.
Они стояли у высокого забора, начинающегося от одного из корабельных стабилизаторов. Внутри загородки находились Гарвин и Бен Дилл.
– Наш бесстрашный вождь собирается торговаться за медведя.
– За что?
– Это такая разновидность древних зверей… наверное, еще земных, – ответил Ньянгу. – Я поискал эту тварь в словаре. Там говорится, что это милое животное, которое никого не трогает, но, если его раздразнить, разнесет все на хрен, мокрого места не останется. Гарвин такое хочет.
– Зачем? Что они умеют? Или будет номер с поеданием людей?
– Хорошо обученные медведи, как сказал мне Гарвин, способны кататься на велосипеде, танцевать, немного кувыркаться… Почти все, чему можно научить очень глупого человека.
– А зачем нам такое надо?
– Затем, что, – начал Ньянгу, – цирк просто…
– …не цирк без медведя, – закончила альт Монтагна уже избитой фразой. – Или группы акробатов. Или чего там еще шарахнет в голову отцу-командиру.
– Как бы то ни было, – продолжал Ньянгу, – выяснилось, что в холмах живет придурок, который выращивает настоящих медведей. Агар-Робертес советовала нам купить пару медведей-роботов, но это же не для нашего Гарвина. Ему подавай настоящего. Смотри, это, должно быть, и есть медвежатник.
Заходивший на посадку флаер выглядел так, будто в течение некоторого времени каждую неделю исправно попадал в аварии. В открытом кузове помещалась большая клетка, в которой сидела ужасно большая, ужасно темно-коричневая, ужасно мохнатая животина с ужасно большими когтями и зубами.
– Ё! – воскликнула Дарод. – На него и смотреть-то страшно. Кто-нибудь захватил бластер?
– Гарвин сказал, что дрессировщик сказал, что медведь ласковый, как ребенок.
Зверь в кузове взревел, и прутья клетки отозвались мелодичным пением.
– Какого типа ребенок? – громко поинтересовалась девушка.
– Этого он не говорил.
Флаер приземлился, и оттуда вылез ужасно волосатый мужик. Он приветствовал Гарвина, представился как Иниас и захромал к клетке.
– Это Крошка Дони, – сказал он. – Отродясь не видал малютки сметливей. У меня на ранчо таких еще двое, если вам нужна реальная звездная власть.
– Звездная власть? – Ньянгу подавил смешок.
– Вы говорили, она ласковая. – Гарвин разглядывал рваный шрам на руке дрессировщика.
– То мамаша ейная, – пояснил Иниас. – Дони мне, рази что, ногу изорвала, да и то я сам виноватый. В основном. Давайте я ее выпущу, и вы своими глазами поглядите.