Тот не откликнулся, вместо него заговорил водитель:
– Вдоль дороги идти – самое нормальное. А на открытое место я не полезу. Они сверху шмальнут – хоть ты грибником прикинься, хоть кем.
– Дубина! Спецназ на лес кидать не будут, он по шоссе приедет. Им за тобой даже ходить не придется, если ты у дороги застрянешь.
– А так – шмальнут, – упрямо повторил водитель. – Макушку твою увидят, и кобздец! Как в тире.
– Дурак ты…
– Дурак – не дурак, а я пойду. Там же встречаемся?
– Там же… Он у нас оптимист, – сказал Петр после того, как водитель, ломая сучки, двинулся к городу.
– Что, думаешь, убьют нас? – осторожно спросил Виктор.
– Зря ты вернулся. Шизика твоего мы бы где-нибудь на станции выбросили, он бы им даже как свидетель не сгодился. А теперь соучастие… При нашей статье – пахнет пожизненным. «Анлимитед», как Ренатик выражается. Обгадили мы Витюше-подкаблучнику всю его фартовую биографию.
– Что за статья-то? – поинтересовался он. – Разбой?
– Ха, разбой… Статейка у нас, Витя, ужасная. От слова «ужас» происходит.
– Терроризм?!
– Ни амнистий, ни условно-досрочного – никаких тебе ништяков. Однозначно «крытка», срок от пятнадцати. Если на волю и выйдешь, то старый, фиксатый и синий от наколок.
«А в ШИЗО нет телевизора…» – вспомнил к чему-то Мухин. Любил Витюша блатные песни. Романтики, что ли, ему не хватало? Сглазил, идиот…
– Петр, ты Бориса знаешь? – спросил он неожиданно.
– Черных? Кто ж его не знает… А ты-то где с ним познакомился? Или так, по слухам?
– Что-то среднее. Я с ним общался, когда… ну, как это…
– Ясно. Повезло тебе. Вот Ренат сколько его не ищет – без толку.
– Ты не в курсе, как Борис ко всему этому относится?
– К чему «к этому»?
– Ну… ко всем вашим делам.
– По-моему, Борису до фонаря. Он у нас небожитель, его исключительно проблемы мироздания волнуют. Все, что мельче Вселенной, не замечает принципиально.
– Ты то же самое про ментов говорил…
– В смысле?..
– Про серость людскую, про то, что обычный человек понять нас не может. А мы так же Бориса не понимаем…
– Толковый ты мужик, Витя. Только разговор этот не ко времени затеял… Что там у нас? Вроде, на облет пошел…
Мухин задрал голову. Вертолет, чуть наклонившись, начал удаляться. Гул винтов понемногу стихал.
– Он нас сторожил, а видеть – не видел, – сказал Петр. – Будет круги над тачкой описывать. Или сейчас уйдем, или никогда. Ты как хочешь, а я через дорогу. После договорим.
– Значит, выживем?
– Обязательно. Только не здесь. Здесь-то, конечно, вряд ли…
Он отклеился от дерева и дружески ткнул Мухина кулаком. Виктор не отрываясь смотрел ему в спину – сознавал, что теряет драгоценные секунды, но все смотрел и никак не мог отвернуться.
Петр продрался сквозь кусты и, пригнувшись, побежал к шоссе. Ему нужно было преодолеть пятьдесят метров до дороги, шесть полос асфальта и еще метров десять до леса на той стороне. Виктор почему-то был уверен, что у него получится. У таких всегда все получается – и хорошее, и плохое.
Петр поднялся по насыпи, но тут же шарахнулся назад – из-за близкого поворота, издав басовитый гудок, выскочила фура. Красный брезент на кузове полоскался, как несусветно длинное знамя, и вместе с ним реяли черные, лихо изогнутые буквы: «M.E.G.A. – TRANS Ltd.».
Это было не имя робота… И это были не галлюцинации… «Старайся перейти в мегатранс»…
Борис предупреждал, а Мухин принял его слова за собственный бред. Все так… Об этом Петр и говорил – о неспособности понять. Ведь это было просто – вылезти из «Лэндкрузера» и дождаться машины Бориса. Просто – когда знаешь…
Мухин попробовал разглядеть того, кто сидел за рулем, но кабина была слишком высокой, в окне болталась пижонская занавесочка, и к тому же фургон ехал очень быстро. В просвете между деревьями уже появился второй, затем третий…
Грузовики двигались целым конвоем. Петр нетерпеливо приплясывал на обочине, но дальнобойщики его не пропускали.
Виктор посмотрел на небо и рванул к болоту. Часы он из дома не взял, но чувствовал, что сейчас где-то между пятью и шестью утра. Таблетка продержит его в этом слое примерно до семи или половины восьмого, за это время он должен, как минимум, добраться до города.
Вертолет рокотал где-то справа, и Мухин решил, что милиция окончательно сбилась. Прыгая между здоровенными квачами высохшей травы, он молился, чтоб не подвернуть ногу, и продолжал прислушиваться.
С дороги донесся визг тормозов и чьи-то лающие крики, через секунду оттуда, куда ушел водитель, застрекотали автоматные очереди. Стреляли сразу человек пять – не жалея патронов, вычесывая лесополосу вдоль и поперек. Виктор на миг замер, но разобраться, кого уже убили, а кого только ловят, было невозможно. Он глубоко вздохнул и помчался еще быстрей.
Мухин как раз достиг середины лужайки, когда из-за березок слева вдруг вылетел второй вертолет – армейский, темно-зеленый. «Ми-8» с квадратным вырезом в корпусе повис низко над землей и многозначительно покачал хвостом.
Виктор увидел спаренный пулемет, и молодого стрелка на вертящемся стуле, и то, что солдатику жуть как охота пострелять, и что командир, кажется, не сильно возражает…
Глава 11
Председатель Госбеза Шибанов в жизни был еще более обаятельным, хотя больше, казалось бы, уже некуда. И умеренные залысины, и сталь на висках, и морщинки вокруг глаз – все работало не на минус, а на плюс. Лицо у него было крупное, породистое – кого другого такой нос и такие уши сделали бы плебеем, а Шибанову они лишь добавляли шарма.
«Бабы от него пищат, – равнодушно отметил Мухин. – Впрочем, был бы у него рахит – они бы все равно пищали. Председатель ГБ – не хрен в стакане…»
– Ну что, нормально? – Шибанов закинул ногу на ногу и сцепил пальцы на колене.
Руки у него были большие и волосатые, словно специально созданные для того, чтоб душить врагов народа. В юности его наверняка принимали за боксера, в молодости – за бандита. В полтинник Шибанов был похож на типичного гэбиста. И говорил он тоже – как типичный гэбист.
– Виктор, когда я задаю вопрос, надо отвечать.
– Ага… Нормально…
Нормально Мухину стало лишь теперь, спустя два часа. До этого ему было настолько ненормально, насколько это вообще возможно. Виктор лежал пластом и готов был променять этот мир на любой другой – только бы без похмелья. Он принял три таблетки тетратрамала, но они почти не помогли. Он просил четвертую – Люда предупредила, что для мужского организма это не очень полезно.
И таблетки, и воду она носила ему прямо в комнату. Константин однажды заглянул в дверь, убедился, что Виктор еще жив, и на этом его участие закончилось. А Людмила продолжала к нему заходить, вернее, она лишь иногда выходила – освежить полотенце или наполнить грелку льдом. Все делала она – поправляла ему подушку, слушала пульс, лопотала что-то бессмысленное, но такое успокаивающее… С ней было приятно болеть. Виктор медленно кивал и благодарно заглядывал ей в глаза – Люда по-доброму улыбалась и тоже кивала.
– Нормально, – повторил Мухин. – Показания давать способен. Вы же за этим явились?
– Естественно, – не моргнув, сказал Шибанов. – Вопрос первый: сколько раз ты виделся с Петром Ереминым?
– Без предисловий, да?.. Ответ первый: два раза. Если это тот Петр, о котором я думаю.
– Вопрос второй: зачем?
– Это у него надо спросить. Сначала он меня подстерег на улице Возрождения. Не здесь, а там, где ее нет. И еще – сегодня ночью. Он на дачу ко мне приехал.
– Это там же было, – уточнил Шибанов.
– Да, в том же слое.
– Зачем ты туда полез? На встречу?
– Не лез я никуда! Я вообще думал, что он меня там убил…
Шибанов потряс ножкой и вынул из кармана две разломанных ампулы.
– А!.. это да, – подтвердил Мухин. – Потом уже я драйвер специально принимал. Но я Петра не искал!
– Драйвер… – задумался Шибанов. – О чем еще говорили?
– Об Америке побеседовали, – сказал Виктор, глядя ему в глаза. – Печально от чужих людей узнавать, кто ты такой на самом деле. Но если свои скрывают…
– Тебе обязательно сейчас? Славы вкусить? Так рано же еще. Эвакуация через месяц.
– Обидно мне, господин Председатель…
– А ты не обижайся, господин Президент. И не совершай странных поступков. Если человек мутит в мелочах, значит он скрывает что-то крупное. Это не детективный штамп, это сущая правда.
Мухин удрученно посмотрел в пол, покусал ноготь и наконец поднял глаза на Шибанова. Председатель Госбеза все это время сидел, чуть подавшись вперед, словно ожидая клятв и оправданий.
– Я не мутю… – выдавил Виктор. – Спросите еще, я отвечу. А не нравлюсь – ищите себе другого президента.