Я хорошо помню тексты-пояснения. «Знак, именуемый «истоком» – короткая, прямая вертикальная линия, пересекающая скулу под серединой левого глаза. К основному знаку могут примыкать дополнения: «небесный» – слегка выгнутая линия между левой скулой и левым нижним веком, начинается от центра глаза и заканчивается на виске, «земной» – прямая линия, проходящая по левой щеке параллельно линии подбородка. В упрощенном толковании «исток» означает бытие, реальность того, кто носит знак. По древнему поверью, призраки и злые духи не могут носить его, на их лицах он каждый час исчезает, и потому злой дух всегда имеет при себе склянку чернил. Если он не будет подновлять знак, то исчезнет сам»...
По правую руку от меня струила темные воды прекрасная Янева, дева-река. Старые кварталы столицы заканчиваются там, где она сливается с возлюбленным – Неи. Сказки об этой чете рассказывают няньки, школьники читают их в азбуках. Неи похитил призрак, а сам принял его облик, чтобы жениться на красавице. Янева не могла доказать, что перед нею не ее настоящий жених. Тогда она стала любезничать с призраком и добилась того, что бедняга забыл о времени, не успел подновить знак и исчез.
Думается, что Янева была похожа на Эррет.
«...высокое толкование мало отличается от обыденного. В магии «исток» – это первичное, аморфное тело заклятия».
Я, пожалуй, перестарался, выбрав оба «истока», «млечный лебедь» и «равноденствие», и под маской был расписан, как дамская шкатулка. Эррет позабавится... Но то, что я сумел забыть о знаках, вкупе со словами Эрдрейари о Лаанге, встревожило меня настолько, что недурно было бы в придачу написать «чайку». Для успокоения чувств.
Я отмахивал шаги по брусчатке набережной и размышлял.
У Лаанги дурное предчувствие... знать бы, с чем оно связано. Магов такого уровня предчувствия попусту не беспокоят. Но Лаанга – не верховный маг, не член Комитета, он старше всех государственных институтов, и, если быть честным, судьба страны ему безразлична. Падет эта империя, встанет новая, а Лаанга останется Лаангой. Мне трудно предположить, что могло встревожить его настолько, чтобы это ощутил Онго. Что-то сугубо магическое? Эрдрейари умнейший человек, но я могу в первом приближении восстановить ход его мыслей. Если у Лаанги возникли проблемы в недоступных простому человеку высях и безднах, зачем об этом знать мне – знать и тревожиться? Какая связь между заботами Лаанги и убийством моих родителей?
Увы, безнаказанно явиться к Лаанге с вопросами может одна лишь Эррет.
«Нужно будет поговорить с ней об этом», – постановил я, а потом поморщился и мысленно отложил разговор – по крайней мере до завтра. Эррет взяла на себя дом Улентари. Бесчеловечно немедля по возвращению из Улена навязывать ей новое дело, к тому же столь щекотливое. Конечно, Эррет принадлежит государству даже в большей степени, чем я. Но некогда она позволила мне выбирать между двумя своими ипостасями, и я сделал выбор: сначала она приходится мне возлюбленной, и только потом – первым советником.
Словно одобряя мои слова, впереди негромко прозвенели колокольчики. Среди их журчания томной кошкой протянулась мелодия флейты, а той нежным переливом отозвалась лютня. Голос струн сливался с шумом фонтана. Слишком рано для бродячих музыкантов, в такое время они отсыпаются после ночного труда, да и мелодия звучала непривычная – не уличные куплеты или новомодная ариетта, а старинная северная песня.
Не веря своим ушам, я ускорил шаги.
Какая странная и редкая удача... Их всегда было немного, теперь и вовсе почти не стало. Северное княжество Меренгеа становится промышленным, отступают леса, гигантские волки уходят все дальше к ледяному океану и реже отзываются людям. Им противны фабрики на окраинах и улицы, заполненные паровиками. Трудно представить, что они захотели прийти сюда, в среброкаменное сердце столицы, но они здесь и собираются танцевать.
Доброе предзнаменование.
До прихода арсеитства северяне поклонялись Великим волкам и до сих пор почитают прежних богов. Народы Меренгеа упрямы как камни, они готовы были пролить кровь за веру предков, но не изменить ей. Есть легенда о добром ваятеле, который зажег свет в их сердцах. В ту пору, когда меренцы жгли церкви и убивали священниц, в одном селе пахари приходили к храму охотно и мирно. Изучив обстоятельства, князь обнаружил, что ваятель, присланный вырезать статую Арсет, поставил рядом с нею кумиры Великих волков – так, будто бы звери защищали ее. Тогдашний князь Мереи был мудр и послал спросить совета у Младшей Матери, прежде чем запрещать и карать. Теперь в Меренгеа исповедуют разрешенную ересь: северяне верят, что рядом с Арсет в вечной битве сражаются Великие волки.
Выйдя на площадь, я остановился в стороне, под арочным сводом, боясь потревожить их. Старший танцор сидел на краю фонтана и брызгал водой в крохотных волчат, игравших в бассейне. Шкура зверенышей еще не успела приобрести знаменитый серебряный отлив: волчата были молочно-белыми. Самый большой волк дремал, вытянувшись на солнечной стороне. Литые из серебра ивовые ветви с подвешенными колокольчиками трепетали в руках молодой танцовщицы, которая плавно ходила по кругу, изредка всплескивая тонкими обнаженными руками. За ней, вытягивая морду, следовал другой волк. Чуть поодаль, на скамейке, сидели рядышком флейтист и лютнистка. Кажется, началось с музыкантов, которые захотели сыграться, а юный волк с азартом отозвался и увлек в танец подругу...
Серебряные ветви взлетели как крылья и скрестились над ее головой. Сильные ноги переступили, плеснула широкая юбка, открывая колени. Волк поднимался на задние лапы, опускался, ритмично поводил головой из стороны в сторону. Танцовщица кружилась, закрыв глаза, а он ходил вкруг нее – громадный, умный серебряный зверь, достававший ей головой до плеча. Перескочив бортик, прибежали волчата и сунулись девушке под ноги. Она ловко переступала через них, прыгала и уворачивалась, грациозная как бабочка...
Танец кончился, девушка села, разбросав юбку, а я все смотрел на них. В устьях переулков собрались зрители; в ранний час их было немного, но волчьи танцоры выступают не ради денег и аплодисментов. Их невозможно вызвать на вечер, заказать выступление за деньги, и даже пригласить как друзей получится не всегда. Волки просто откажутся танцевать. Танцоры Меренгеа странствуют там, где им нравится, и пляшут тогда, когда хотят. Всякий рад дать им приют и пищу, ведь они приносят с собой удачу: самые свободные люди на земле.
Я улыбался.
Коли уж речь идет о знамениях и предчувствиях, то дурные уравновешиваются добрыми. Что бы ни тревожило Лаангу, но летит ко мне Эррет, украшение судьбы, премудрое и прекрасное создание, гордецам Восточных островов отправился внушать смирение сам Эрдрейари, а я увидел на набережной волчьих танцоров.
Я разглядывал их, как ребенок. Длинные волосы старшего танцора пробила седина, но тело его оставалось крепким телом молодого человека. Его партнерша – подруга? дочь? – движения ее отличались необычайной грацией призрака или богини, но черты лица оказались неправильными, по-человечески теплыми. Лохматый дударь любовно разглядывал свой инструмент, приблизив к лицу. У северян темные волосы, а он, судя по шевелюре, пришел с юга или же был плодом смешения кровей. Смуглая худая лютнистка что-то говорила ему, обнимая лютню.
...Мне стало холодно под толстым плащом.
Маска Онго показалась невыносимо тяжелой, ноги приросли к земле.
«Это не она, – подумал я. – Это не может быть она».
Музыкантша выпрямилась, склонила голову к плечу, выслушивая ответ собрата; ее жесты немного изменились из-за того, что плоть высохла, но я узнавал их. Я узнал бы их во сне, в бреду и после собственной смерти. Волки Меренгеа... мы так часто говорили с нею о старой вере ее земли, а потом некроманты сказали, что она желает только покоя и просила не приходить к усыпальнице...
Она не узнавала меня.
Что удивляться? Если она и бросила случайный взгляд в мою сторону, то поняла, что под плащом живой – поднятые не путают, – и мигом забыла об этом. Приняла, как и предупреждал Онго, за таящегося влюбленного. «Это не она, – сказал я себе, борясь с замешательством, которое стало уже постыдным. – Аргитаи не отпустил бы ее. Это не Алива». Право, Алива не могла оказаться здесь, вдали от родного дома, с бродячими танцорами... ее брат не позволил бы ей подвергать себя опасности даже после смерти... «Это не она», – повторил я, уже сознавая очевидную ложь.
Теперь девочек называют все больше именами рескидди, а не уаррскими, да и у мальчишек имена часто оканчиваются на «сен», а не на «о» или «аи». Она носила поющее древнее имя – княжна Меренгеа Алива Мереи. Носила и носит, но теперь мне нельзя произнести его так, как произносил прежде. Она ушла из числа живых.
Как я ни приказывал себе сдвинуться с места и подойти к ней, все не мог сделать первый шаг.