Я поспешил продолжить спуск. Хотя мне не раз приходилось видеть эту картину, зрелище проплывавших мимо огромных светящихся масс и осознание того, что передо мной навсегда погребенные скалы, возможно обломки ледников пятидесяти тысячелетней давности, вызывали в душе сомнения в реальности происходящего. Доктор Клейтон создал карту, благодаря которой мы могли идентифицировать разнообразные пласты, и вскоре я понял, что нахожусь в слое аллювиальной породы и вхожу в огромный пласт глины, удерживающий городские артезианские воды. Но и эти слои остались позади, и я, пройдя коренную породу, оказался на глубине почти в два километра от поверхности.
Картина все еще выглядела четкой и яркой, хотя смотреть было почти не на что, поскольку в структуре Земли происходило мало изменений. Давление поднялось уже до тысячи атмосфер, еще немного, и существование любой пустоты станет невозможным, поскольку даже сами скалы начнут плавиться. Я продолжал спуск, километр за километром, но на экране виднелась только бледная дымка, изредка нарушаемая эхом, отражавшимся от рудных жил или вкраплений более твердого материала. С увеличением глубины они встречались все реже и реже или, возможно, становились такими маленькими, что их нельзя было разглядеть. Масштаб изображения, разумеется продолжал увеличиваться, и теперь оно охватывало многокилометровую территорию. Я чувствовал себя летчиком, с огромной высоты глядящим на землю сквозь прореху в облаках. Осознав, в какую бездну заглянул, я на мгновение ощутил легкое головокружение. Не думаю, что когда-либо вновь смогу воспринимать мир как нечто абсолютно твердое.
На глубине двадцати километров я остановился и взглянул на профессора. В течение некоторого времени не происходило никаких изменений, и я знал, что сейчас скалы должны быть спрессованы в не имеющую резко выраженных особенностей гомогенную массу. Я быстро произвел мысленный подсчет и содрогнулся, осознав, что давление должно было достичь как минимум пяти тонн на квадратный сантиметр. Сканер теперь вращался очень медленно, поскольку слабому эху требовалось много секунд, чтобы пробиться назад с глубины.
– Ну, профессор,- воскликнул я, – поздравляю вас! Это необыкновенное достижение. Но мы, кажется, уже добрались до ядра. Не думаю, что произойдут еще какие-либо измения, прежде чем мы окажемся в самом центре.
Профессор криво улыбнулся.
– Продолжайте,- сказал он.- Вы еще не закончили.
В его голосе звучало нечто, изумившее и встревожившее меня. Какое-то мгновение я пристально вглядывался в его лицо, едва различимое в тусклом сине-зеленом свечении экранов.
– Насколько глубоко может проникнуть эта штука? – спросил я, вновь продолжая бесконечный спуск.
– Тридцать километров,- коротко ответил он. Откуда он знал это, оставалось только гадать, поскольку последняя особенность, которую я смог явственно разглядеть, находилась на глубине пятнадцати километров. Но я продолжал бесконечное падение сквозь скалы, сканер вращался все медленнее и медленнее, до тех пор пока ему не потребовалось свыше пяти минут на завершение полного оборота. Я слышал тяжелое дыхание профессора за спиной, а в какой-то момент спинка моего стула затрещала под его напряженно сжатыми пальцами.
Внезапно на экране вновь начали появляться слабые проблески. Я резко наклонился вперед, спрашивая себя, не были ли они первыми проявлениями металлического ядра мира. С агонизирующей медлительностью сканер описал гигантский угол, затем другой… И тут…
С криком «Боже мой!» я резко вскочил со стула и повернулся лицом к профессору. Лишь единожды в жизни я испытал подобное потрясение - когда пятнадцать лет назад, случайно включив радио, услышал о падении первой атомной бомбы. Тогда это было всего лишь неожиданным, но то, что происходило сейчас, казалось невероятным: на экране появилась решетка из тонких линий, которые многократно пересекались, образуя абсолютно симметричную сетку.
Помню, что в течение долгих минут я был не в силах вымолвить хоть слово и стоял, застыв от изумления, в то время как сканер успел завершить еще один оборот.
Профессор заговорил мягким, неестественно спокойным голосом:
– Я хотел, чтобы вы увидели это своими глазами, прежде чем я что-либо скажу. Сейчас изображение охватывает площадь диаметром более пятидесяти километров, а длина сторон тех квадратов – три или четыре километра. Обратите внимание, что вертикальные линии сходятся, а горизонтальные изгибаются в виде арок. Мы видим перед собой часть огромной конструкции из концентрических колец. Центр должен находиться за много километров к северу, возможно в районе Кембриджа. Насколько далеко это простирается в другом направлении, мы можем только догадываться.
– Ради всего святого, что это?
– Ну, оно явно искусственного происхождения.
– Невероятно! На глубине тридцати километров! Профессор вновь указал на экран.
– Видит бог, я старался изо всех сил,- сказал он.- Но мне не удается убедить себя в том, что природа могла создать что-либо подобное этому.
Мне было нечего сказать в ответ, и он продолжил:
– Я обнаружил это три дня назад, когда пытайся определить максимальный радиус действия приборов. Я могу продвинуться глубже, но всерьез опасаюсь, что структура, которую мы видим, настолько твердая, что не пропустит мое излучение дальше.
Я выдвинул дюжину теорий, но в конце концов остановился на одной. Мы знаем, что давление на этой глубине должно достигать восьми или девяти тысяч атмосфер, а температура достаточно высока, чтобы плавить скалы. Но нормальная материя является почти пустым пространством. Предположим, что там существует жизнь – не органическая жизнь, разумеется, но жизнь, базирующаяся на сгустившемся до определенной степени веществе, в котором частично или полностью отсутствует оболочка электронов. Вы понимаете, что я имею в виду? Подобным созданиям даже скалы на глубине три-- '//‹////// километров оказывают не большее сопротивление, чем '•о‹)‹1, а мы и весь наш мир должны казаться не более матери-а1Ы1ыми, чем привидения.
Тогда то, что мы видим…
Это город или нечто ему подобное. Вы видели его размеры, так что сами можете судить о построившей его цивилизации. Весь известный нам мир – океаны, горы и континенты – не более чем тонкая пленка, окружающая нечто, лежащее за пределами нашего понимания.
Некоторое время ни он, ни я не решались нарушить молчание. Вспоминается охватившее меня глупое чувство изумления, вызванное тем, что я оказался первым человеком в мире, узнавшим потрясающую правду – а я почему-то не сомневался, что это правда. И меня не переставал мучить вопрос: как отреагирует остальное человечество, когда открытие будет обнародовано?
Наконец я заговорил:
– Если вы правы, то почему они – кем бы они ни были – никогда не пытались вступить с нами в контакт?
Во взгляде профессора читалась изрядная доля сожаления.
– Мы считаем себя хорошими инженерами,- ответил он. – Ну и как мы можем до них добраться? Тем не менее я не вполне уверен, что контактов не было. Подумайте обо всех подземных созданиях, известных из мифологии,- тролли, кобольды и прочее. Нет, это абсолютно невозможно – беру свои слова обратно. И все же подобная идея наводит на размышления.
Все это время картина на экране оставалась неизменной все так же тускло мерцала потрясшая меня до глубины души сетка. Я попытался представить себе улицы, здания и тех, кто среди них разгуливал,- эти создания могли прокладывать путь сквозь раскаленные скалы, словно рыба сквозь воду. Поистине фантастика!… А затем я вспомнил невероятно низкий уровень температуры и давления, при которых существует человеческая раса. Да ведь это нас, а не их следует считать капризом природы, поскольку почти все вещества во вселенной способны выдерживать температуру в тысячи или даже миллионы градусов.
– Ну, – неуверенно сказал я – И что нам делать теперь?
Профессор возбужденно наклонился вперед.
– Для начат мы должны еще очень многое узнать, и все необходимо сохранить в глубокой тайне, пока мы не будем обладать более полной информацией. Можете представить себе панику, которая возникнет, если факты станут достоянием гласности? Разумеется, рано или поздно правда неизбежно откроется, но в наших силах выдавать ее постепенно.
Вы понимаете, что геологический аспект моих исследований теперь абсолютно не имеет значения. Первое, что мы обязаны сделать, это создать систему станций для определения протяженности структуры. Я предполагаю, что они должны располагаться с интервалом в двадцать километров по направлению к северу, но первую мне хотелось бы построить где-нибудь в южном Лондоне. Вся работа должна держаться в секрете, как это было при строительстве первой цепи радаров в конце тридцатых.