Знаешь, сколько бомбочек было у ваших парней к концу лета? И это после двух лет производства!
Джерихо глядел прямо перед собой.
— Я не стану воспринимать подобную информацию.
— Пятьдесят! А знаешь, сколько, говорили наши в Вашингтоне, они могут сделать зачетыре месяца? Триста шестьдесят!
— Ну и делайте, — раздраженно ответил Джерихо. — Если вы такие, черт возьми, хорошие.
— Да нет, — возразил Крамер. — Ты не понимаешь. Это не позволено. Энигма — это британский младенец. Официальный. Любые изменения в статусе подлежат переговорам.
— А они идут?
— В Вашингтоне. В это самое время. Там ваш мистер Тьюринг. А пока мы получаем то, что вы даете.
— Но это же абсурд. Почему, во всяком случае, не делать бомбочки?
— Ну-ка, Том, подумай минутку. У вас здесь все станции радиоперехвата. Весь необработанный материал. Мы за три тысячи миль. Поймать Магдебург из Флориды чертовски трудно. Какой смысл иметь триста шестьдесят бомбочек, если нечего в них закладывать?
Джерихо закрыл глаза и представил побагровевшее лицо Скиннера, услышал его рокочущий голос:«У тебя больше нет ясного представления об этом месте… Мы ведем переговоры с американцами о… Ты даже не в состоянии понять серьезность… » Теперь по крайней мере понятна причина ярости Скиннера. Его маленькой империи, которую он построил с таким трудом, громоздя бюрократический камень на камень, смертельно грозит Акула. Но угроза пришла не из Берлина. Она явилась из Вашингтона.
— Пойми меня правильно, — продолжал Крамер. — Я пробыл здесь месяц и считаю, что все вы добились потрясающих результатов. Выдающихся. И никто из нас не говорит о передаче дела в наши руки. Но так продолжаться не может. Не хватает бомбочек, пишущих машинок. А эти бараки, боже мой! «Папа, а на войне опасно? » — «Конечно, я, черт возьми, чуть до смерти не замерз! » Знаешь, однажды чуть не сорвалась целая операция, потому что у вас кончились цветные карандаши! Подумай, о чем мы говорим? Люди должны погибать, из-за того что у вас не хватаеткарандашей.
Джерихо слишком устал, чтобы спорить. К тому же он был достаточно осведомлен, чтобы понимать, что все это правда. Вспомнил, как полтора года назад, когда его попросили последить за посторонними в трактире «Баранья лопатка», он стоял в темноте в дверях, потягивая пиво, в то время как Тьюринг, Уэлчман и еще несколько больших начальников в комнате наверху писали коллективное письмо Черчиллю. Точно такая же история: не хватало клерков, машинисток, на заводе в Летчуорте, где раньше выпускали кассовые аппараты, а теперь делали бомбочки, не хватало комплектующих, не хватало рабочих… Когда Черчилль получил письмо, разразился страшный скандал — шумный разнос на Даунинг-стрит, испорченные карьеры, перетряски аппарата, — и дела пошли лучше. На время. Но Блетчли был ненасытное дитя. Чем больше давали, тем больше становился аппетит.Nervosbelli,pecuniaminfinitam. Или, как более прозаично выражался Бакстер, все в конечном счете упирается в деньги. Поляки вынуждены были отдать Энигму британцам. Теперь британцы должны поделиться с янки.
— Я не желаю иметь с этим никакого дела. Мне надо хоть немного поспать. Спасибо, что подвезли.
Джерихо потянулся к дверце, и на этот раз Крамер не пытался его удержать. Он почти вылез из машины, когда тот сказал:
— Я слышал, ты потерял отца в прошлую войну. Джерихо застыл.
— Кто вам сказал?
— Забыл. Разве это имеет значение?
— Нет. Это не секрет. — Джерихо принялся массировать лоб. Надвигалась отвратительная головная боль.
— Все началось еще до моего рождения. Его ранило осколком под Ипром. Он еще немного пожил, но уже никуда не годился. Так и не выходил из госпиталя. Умер, когда мне было шесть.
— Кем он был? До войны?
— Математиком. Минутное молчание.