— Юдж, договорись с телевизионщиками, чтобы мою речь транслировали по всем каналам. Нам нужно всего пятнадцать минут.
— Но, Фрэнсис, — мягко начал Юджин Дэйзи, — мы предпринимаем очень серьезный шаг. Президент и конгресс находятся в состоянии прямой конфронтации, и обращение к массам с призывом к действиям может вызвать беспорядки.
— Я считаю, — вмешался Оддблад Грей, — что президент принимает правильное решение. Этот парень Ябрил растянет переговоры на недели, и наша страна будет выглядеть большим куском дерьма.
— Есть слух, — вставил Кристиан, — что один из присутствующих в этой комнате или Артур Викс собирается подписать декларацию об отстранении президента. Кто бы это ни был, он должен признаться сейчас.
— Это глупый слух, — нетерпеливо перебил Кеннеди. — Если кто-то собрался сделать это, то должен сначала уйти в отставку. Я знаю всех вас слишком хорошо, ни один из вас не может предать меня.
После ужина они прошли в маленький просмотровый зал в другом крыле Белого дома. Фрэнсис Кеннеди сказал Дэйзи, что хочет просмотреть весь материал об убийстве его дочери.
— Начинаем показ пленок, отснятых телерепортерами, — раздался в темноте взволнованный голос Юджина Дэйзи.
Через несколько секунд на экране появились бегущие сверху вниз черные полосы.
Экран зажегся яркими красками — телекамеры снимали огромный самолет, распластанный на песке пустыни, как чудовищное насекомое. Потом камеры сосредоточились на фигуре Ябрила, который вывел к дверям Терезу Кеннеди. Кеннеди видел, что его дочь слегка улыбается, потом она махнула рукой в сторону камеры. Это был странный жест, успокаивающий и в то же время выражающий покорность. Ябрил стоял рядом с ней, потом сдвинулся немного назад. Его правая рука поднялась, пистолет не был виден, и раздался глуховатый звук выстрела. Взметнулась призрачная розовая пелена, и тело Терезы Кеннеди упало. Президент услышал вопль толпы и воспринял его как выражение сожаления, а не триумфа. Потом в дверях самолета обозначилась фигура Ябрила, который держал высоко над головой пистолет, эту поблескивающую трубку черного металла. Он поднимал пистолет, как гладиатор поднимает свой меч, но приветственных криков не слышалось. Пленка, сильно подсокращенная Юджином Дэйзи, кончилась.
Зажегся свет, но Фрэнсис Кеннеди оставался недвижим. Он удивился, ощутив, как ослабело тело — он не мог двинуть ни ногами, ни туловищем. Но ум его был ясен, он не испытал ни шока, ни смятения, и не чувствовал себя беспомощной жертвой трагедии. Он не должен был сражаться с волей Господа — ему надлежало сражаться только со своими врагами на этой земле, а с ними он справится.
Он не позволит ни одному смертному победить его. Когда умерла его жена, он не мог сопротивляться воле Божьей и склониться перед неизбежностью. Но за коварное убийство его дочери, за ее гибель от руки человека он может отомстить. Это в рамках материального мира и на этот раз он не склонит голову. Горе этому миру, горе его врагам, горе жестоким людям!
Когда он наконец сумел подняться из кресла, то ободряюще улыбнулся окружающим. Он добился своего — заставил своих ближайших и самых могущественных друзей страдать вместе с ним. Теперь они не смогут так легко сопротивляться действиям, которые он должен предпринять.
Кристиан думал о том дне в конце декабря, три года назад, когда Фрэнсис Кеннеди, который в январе должен был вступить в должность президента Соединенных Штатов, ждал его за монастырской стеной в Вермонте. Это была та тайна, которую часто упоминали газеты и политические противники Кеннеди. Дело заключалось в том, что Кеннеди тогда на неделю исчез. Распускались слухи, что его лечат психиатры, что он сломался, что у него тайная любовная связь.