- Нет, - Егорыч обычно смотрел прямо в глаза, но тут почему-то уставился в подбородок.
- А ты звонил ей?
- Мобильный выключен, домашний не отвечает.
- Ну так дозвонись! Она обещала к десяти, а сейчас...
Егорыч не отрывал глаз от его подбородка.
- Ты считаешь, мне стоило побриться перед съемкой? - растерянно спросил Рязанцев.
- А? Нет, все нормально, - ответил Егорыч и перевел взгляд на крыльцо веранды. Оттуда послышался низкий красивый голос Кругловой:
- Евгений Николаевич, может быть, мы продолжим съемку в саду?
- Да, конечно, - громко ответил Рязанцев, развернулся всем корпусом, направился к крыльцу. Вслед за королевой из дома, ему навстречу, вывалила свита. Камеры были готовы, гримерша подошла к Рязанцеву, чтобы промокнуть и припудрить его вспотевший лоб. Он извинился, отстранил руку с пуховкой, неприлично быстро понесся по аллее, догнал Егорыча у ворот и, схватив его за плечи, выдохнул:
- Найди ее, дозвонись! Ты понял?
***
Из вегетарианского ресторана "Ореховая Клара" Андрей Евгеньевич и Маша отправилась в салон красоты "Марлен Дитрих". Маша заявила, что все-таки решила стричься. Во-первых, Макмерфи настаивал на создании нового образа, во-вторых, ей самой хотелось что-нибудь этакое с собой сотворить перед отлетом. Григорьев ждал на улице, и когда она вышла, еле сдержался, чтобы не вскрикнуть. С мальчишеским ежиком она стала такой же, какой он увидел ее в мае 1986-го, в аэропорту "Кеннеди", в инвалидной коляске с загипсованной рукой и с лицом, таким белым и неподвижным, что казалось, оно тоже отлито из гипса.
- Ну как? - спросила она, поворачиваясь перед зеркальной витриной.
- Тебе самой нравится?
- Пока не знаю. Я должна привыкнуть. Между прочим, именно с такой прической я прилетела в Америку. Или было еще короче?
- Нет. Так же.
- Ну да, меня обрили наголо за полтора месяца до отлета. В больнице случилась эпидемия стригущего лишая. И первое, о чем я спросила тебя, как будет "стригущий лишай" по-английски.
- А потом выразила недовольство, что тебе не дали посмотреть красивый город Хельсинки, - проворчал Григорьев.
- Ох, папочка, до чего же ты злопамятный. Это я так шутила, чтобы не зарыдать.
- Извини. У меня в тот момент было плохо с юмором.
- Сейчас, кажется, тоже.
Из парикмахерской они отправились к Маше домой. Она жила на Манхэттене, в Гринвич-вилледж. Небольшая, но дорогая и уютная квартира-студия располагалась на последнем этаже старого семиэтажного дома. В гостиной одна стена была полностью стеклянной, и открывался потрясающий вид на Манхэттен.
- На самом деле я еще даже не начинала собираться, - сообщила Маша, когда они вошли в квартиру. - Ты не знаешь, какая там сейчас погода?
- Тепло, но обещают похолодание.
- Как ты думаешь, почему там никогда не обещают ничего хорошего? - Маша скинула туфли и забралась с ногами на диван. - Если тепло, ждут похолодания, если курс рубля стабилен, начинают говорить об инфляции и экономическом кризисе.
- Такой менталитет, - пожал плечами Григорьев.
- Да ладно, папа, никакой не менталитет. Просто за семьдесят лет советской власти люди устали от официального оптимизма, от всех этих пятилеток, физкультурных парадов, плакатных обещаний райской жизни и теперь отдыхают. Хотят побыть скептиками и пессимистами. Ладно, надо собираться, - она взглянула на часы, соскользнула с дивана и крикнула, уже из гардеробной:
- Ты не знаешь, можно купить там одежду? Неохота тащить с собой целый гардероб. Тем более его придется полностью менять, с такой стрижкой у меня совсем другой стиль.
- Там можно все купить, но значительно дороже, чем здесь, - пробормотал Григорьев.
- Ничего, у меня хорошие командировочные, - хмыкнула Маша.