Волшебное деревце со своим бескорыстным радужным трепетом, с переливами тени и света не спасет от смертельной тоски".
- Ты завтракал? - негромко крикнула Маша из кухни.
Григорьев подпрыгнул на диване, схватил пульт, включил телевизор и до предела увеличил звук. Дом наполнился визгом, грохотом, утробным бульканьем. Шел тот самый японский мультфильм, герой которого был отштампован на детском мячике. Маша, морщась, зажав ладонями уши, влетела в гостиную, выключила телевизор и села на диван рядом с ним.
- Я знаю, почему ты злишься, - сказала она тихо, - ты мне завидуешь. Ты бы сам с удовольствием слетал на родину. Верно? Там так сейчас интересно...
Григорьев ничего не ответил. Он смотрел в погасший телеэкран. В нем отражались два смутных, искаженных силуэта. У Маши получалась огромная голова и маленькое тело. Она напоминала бело-голубого головастика. У него, наоборот, голова уменьшилась, шея вытянулась, а корпус вырос в бесформенную массу. Он стал похож на динозавра, на старого, давно вымершего тупицу, у которого капелька вялого мозга и тонны жизнерадостного мяса.
- Нет, я понимаю, не стоило впутывать в наши семейные дела чужого человека, но ты же знаешь Макмерфи. Я вообще не собиралась с ним это обсуждать. Он сам затеял разговор, спросил, знаешь ли ты уже и почему я тебе до сих пор не сказала?
- Кстати, почему?
- Потому!
- Можно конкретней?
- Боялась, - чуть повысила голос Маша, - предвидела, какая будет реакция. И, между прочим, не ошиблась.
- Спасибо, доченька, - процедил Григорьев сквозь зубы, - большое тебе спасибо, мне, конечно, было очень приятно услышать такую новость от Макмерфи, а не от тебя, да еще за сутки до твоего отлета.
- За десять часов, - мягко уточнила она.
- Как - за десять? То есть что, прямо сегодня? Практически сейчас?
- Да, папочка. Так даже лучше. Меньше разговоров, переживаний, - Маша встала, гибко потянулась и подошла к стеклянной двери, ведущей во внутренний двор. - Смотри, твое деревце зацвело, а ты говорил, яблонька должна засохнуть к весне. Слушай, ты будешь пить кофе или я одна? Я, между прочим, еще не завтракала.
- Десять часов, говоришь? Ладно, Машка, у нас действительно очень мало времени, - Григорьев зажмурился и слегка тряхнул головой, - как давно возникла идея отправить тебя туда?
- Думаю, Макмерфи начал готовить меня пару месяцев назад.
- Что значит - думаю?
- Ты же знаешь, как это происходит. Вначале ничего не говорится прямо. Идет отбор. Даются одинаковые задания разным людям, сверяются результаты. Вероятно, я справилась лучше других. Ну и потом, им нужно отправить туда очень молодого человека, лет двадцати пяти, - она шагнула к овальному зеркалу, расстегнула заколку и запустила пальцы в свои мягкие прямые волосы, - как тебе кажется, если я подстригусь под мальчика, я буду выглядеть моложе? Макмерфи просил меня подстричься. А мне жалко.
- Что за чушь? Они тебя легендируют, что ли? - Григорьев нервно усмехнулся и отшвырнул зажигалку, которая так и не зажглась.
- Ну, не совсем, - она подняла волосы вверх и прижала их ладонями ко лбу, - челка мне, конечно, не пойдет. Но если подстричься совсем коротко, чтобы лоб был открыт, получится неплохо. В России это называется "тифози". Между прочим, модно сейчас. Знаешь, сзади совсем ничего, практически голый затылок, до макушки. Шея кажется длинней. Правда, щетина вылезает быстро, и это выглядит довольно противно. Надо постоянно подбривать.
- Почему именно ты? - тоскливо пробормотал Григорьев.
- Потому, что я такая умная, красивая и талантливая. Потому, что четыре года назад, когда господин Рязанцев читал лекции в Гарварде, он явно выделял меня среди прочих студентов. Ему нравится такой тип людей, такой тип женщин. Мне будет несложно наладить с ним доверительные отношения. Компьютерный анализ это подтвердил, - Маша в очередной раз повернулась перед зеркалом и тряхнула волосами.