– Есть, – твердо сказала Герта. – Сначала поедим, а потом хоть всю ночь болтайте.
Я вздохнула; все ясно, снова проснулся наш доморощенный тиран. Если старшая сестра сказала: есть и только после болтать, то так оно и будет. Гертруда воспитывалась в крестьянской семье, где царили жесткие патриархальные нравы, и за едой не разрешалось разговаривать о посторонних вещах. Такой порядок, подкрепленный орденскими правилами, она, будучи боевой сестрой в четверке, заставляла нас неукоснительно соблюдать.
Вернулась Агнесс, и старшая сестра подвинулась, предлагая сесть рядом.
– Ноги к теплу вытяни, – посоветовала ей Герта. – А то, не дай Бог, простудишься. Рыба запечется, и поужинаем, а как закипит вода, я травяной завар сделаю. (Завар – травяной сбор, или по-современному травяной чай)
– Здорово, – неподдельно обрадовалась та.
Все неловко замолчали, не зная с чего начать. Я подобрала палочку и поворошила угли, взметнулись искры.
– Осторожней! Золы в воду не наспускай! – одернула меня Гертруда, веточку пришлось отбросить. Мы опять замолчали.
– Ладно, шут с вами! – махнула она рукой, разрешая. – Давайте, до еды разбирайтесь.
Ну, наконец-то можно, а то попробуй, скажи что-нибудь без ее ведома. Та-ак прилетит!
– Агнесс, девочка моя, – осторожно начала я, разница между нами в возрасте была более десяти лет, так что подобное обращение казалось уместным. – Скажи, откуда ты такая взялась на наши головы? – та молчала, уставившись на закопченный бок котелка. – Ну?
Младшая сестра сначала, помялась, повздыхала, надеясь вызвать наше сочувствие, но не дождалась. Не выдержав молчаливого давления с моей стороны, она поднялась, подошла к сложенным в стороне сумкам, и, откапав в них что-то, принесла к огню. Им оказался сложенный вчетверо лист.
– Вот, – она протянула его мне. Я прочла.
– И что? Поверь, я безмерно рада, что придется оставить тебя у августинцев, но ты не находишь – подобного объяснения как-то маловато.
– Я племянница матери настоятельницы, – выдала Агнесс с неохотой.
– Дальше! Мне каждое слово из тебя клещами тянуть?
– Все.
– Все? А откуда ты? Из какого монастыря? Только сказки про боевой мне не рассказывай! – я принялась забрасывать ее вопросами. Нужно было немедленно выяснить, кого же навязали на нашу голову.
– Мне тетка Серафима рассказывать не велела, – уперлась та.
– Да мне как-то плевать, что велела тебе Серафима! – вмешалась в допрос Гертруда. – Ты не находишь, девочка, мы не в той ситуации, чтобы скрытничать, и, возможно, из-за тебя попали в переделку. Рассказывай давай! А если будешь молчать – отправлю на все четыре стороны, и чихать мне на материн гнев! – ну это уже Герта блефовала вчистую. Случись что с этой девочкой, с нас шкуру с живых спустят и скажут: что так и было! Мы периодически слышали от настоятельницы: моя сестра то, моя племянница се! Теперь придется ее на руках носить и пылинки сдувать.
– Меня матушка к тетушке отправила…
– Так, стоп. Во-первых: какая матушка? – уточнила Гертруда.
– Моя родная мать, ну которая родила меня, отправила в монастырь. Тетя представила как сестру, зачем, правда не знаю.
– Не заливай! – вставила Юозапа, внимательно прислушивающаяся к разговору.
– Я, честно, не знаю! – чуть не заплакала Агнесс.
– И выходит, ты ни какая не сестра? – уточнила я.
– Да. Ой, я не знаю, почему меня так назвали.
– Уж повезло, так повезло! – вздохнула Герта. – Наплачемся мы с ней! А ты хоть что-нибудь из воинской науки знаешь? – похоже, сестра решила точно установить: с чем мы вынуждены иметь дело.
– Ничего, – сдавленно всхлипнула та.
– Не реви! – только слез мне здесь не хватало.
– А что ты умеешь? – продолжала допытываться Гертруда.
– Читать, писать, считать…
– Это мы и сами умеем.
– Вышивать, теперь еще лошадей чистить…
– Шить умеешь? – неожиданно поинтересовалась Юза. Та-ак, понятно, откуда ветер дует. Рубашку, похоже, еще никто не стирал и не штопал. – А стирать? – нет, ну я точно оказалась права! Девочка кивнула. – Замечательно!
– Это все лирика, – оборвала я их. – То есть ты понятия не имеешь, зачем тебя отправили к тетке, и не знаешь, что это были за братья, напавшие на нас?
– Нет.
– Врать не смей. Узнаю, шкуру спущу, – пообещала я, а сама в голове лихорадочно прикидывала: могли ли эти неизвестные нападавшие нацеливаться именно на племянницу настоятельницы. Только этого до кучи не хватало!
А Агнесс тем временем утерла слезы с лица, и, шмыгнув носом, сказала:
– Я не знаю их, правда-правда, не знаю. Может съездим к нам домой, и тогда станет все понятно?!
– Ага, сейчас! Все бросила и побежала! Сказано: к августинцам доставить, значит к августинцам! А будешь сопротивляться, свяжу и так довезу! – только не хватало мне еще по всем округам мотаться. И так твориться не пойми что, и она еще неизвестно куда стаскаться предлагает…
– Все, хватит трепаться! – прервала нас Гертруда.
За это время, пока мы пытались выжать из девочки сведения, вода успела вскипеть и старшая сестра принялась заваривать травы, значит и рыба должна быть готова. Пока Герта возилась с заваром, я отгребла почти остывшие угли – пригодилась палочка – и выкатила запекшиеся рыбины. Глина нигде не треснула. Замечательно! Затолкала на заранее приготовленные листья лопуха и раздала сестрам.
Агнесс с недоумением уставилась на поданное ей нечто в золе.
– Не знаешь как есть? – спросила Юозапа, девочка помотала головой, мол, не знает. – Смотри. – Юза проворным движением ножа проковыряла с боку дырочку, подцепила, и глиняная корка с легкостью отошла, обнажив дымящийся рыбий бок. – Готово. Только соль возьми. Ой, ладно, дай сюда, – смилостивилась она, видя неуверенные движения. Отдала ей свою вскрытую порцию, и принялась проделывать тоже с другой.
Пока моя рыбина немного остывала, я озвучила давно интересовавший вопрос:
– Тебя на самом деле как зовут?
– Ирена. – ответила мне девочка, дуя на горячий кусок.
– Все равно будешь Агнесс, ты у меня в подорожной так записана.
– А на кой пень тогда спрашивала? – полюбопытствовала у меня Герта.
– За потому что! – нелогично ответила ей, на самом деле я однажды слышала, как настоятельница называла Иеофилии имя своей племянницы. Это был последний кусочек проверки подлинности Агнесс, которая Ирена.
Быстренько умяв всю рыбу, мы сидели у вновь разожженного огня и неспешно потягивали горячий завар, пахнущий мятой и бессмертником. Гертруда всегда возила с собой мешочек, наполненный различными травами, меняя сбор в зависимости от времени года. Я очень любила посидеть вот так, неспешно попивая из оловянных кружек, любоваться звездным небом и никуда не спешить: ни в бой, ни на молитву. Холодало. Несмотря на теплые дни, ночи уже стали по-осеннему зябкими. Еще немного и могут зарядить затяжные дожди, что висят противной моросью в воздухе, от которой не спасает ни пропитанный жиром кожаный плащ, ни многослойная куртка. Тогда воздух становиться влажным, облака медленно проплывают, бесконечно извергая из себя все новые порции воды, и царапают свою брюшину о пожелтевшие и обтрепанные верхушки деревьев.
Сейчас же хотелось просто сидеть и наслаждаться последними теплыми деньками.
– Давайте решим, как дальше поедем, – предложила Юозапа, когда завар был допит. Она всегда рациональна и старается не растрачиваться по пустякам. – Пока осень позволяет, я считаю, что нужно ехать с ночевками в поле.
– Неплохой вариант, – согласилась я, мало удовольствия спать в клоповнике под названием 'дешевый постоялый двор'.
– А я против! – возразила Герта. – Я хочу, в конце концов, нормально поесть! Мне надоело питаться одним хлебом и водой, мясо еще никому не помешало! Я устала вечно постовать! – кто про что, а вшивый про баню! В монастыре наесться вдоволь еще никому не удавалось, вот она и наверстывала упущенное по трактирам, харчевням и гостиницам, за свой счет, разумеется.
– Успеешь ты еще! – осадила ее Юза. – Не через госпиталя же нам ехать, когда погода испортиться.
– На меня сильно не рассчитывайте, – предупредила их. – Я на мели, и новых вливаний раньше зимы не предвидится.
– У меня деньги есть, – неожиданно предложила Агнесс.
– О, живем!
– Герта, побойся Бога! – одернула я ее. – Девочке еще у августинцев оставаться, а у них, сама знаешь после потери Сгарры – не перекреститься, не зарезаться. От местной кормежки она ноги в два счета протянет.
Старшая сестра смутилась, но мысли своей ни оставила.
– По сколько мы можем скинуться? – стала определяться она. – Фиря у тебя что?
– Не больше трех золотых.
– Двойных?
– Ага, сейчас! Держи карман шире, одинарных!
– Хреново! С такими суммами нам бы лошадей прокормить, а самим попрошайничать что ли?!
– Я тебе пятьдесят серебряных должна, – напомнила мне Юозапа. – В общий счет пойдут.