Все внутри у нее окаменело до такой степени, что уже не было ни боли, ни страха. Она приняла решение. Оно пришло мгновенно, всплыло из сознания, стоило мучителю произнести свои последние слова.
— Это тебе не повезет, — прошептала Татьяна, вставляя негнущимися пальцами ключ в замок материнской двери. — Это тебе не повезет, гадина, потому что в следующий раз я тебя убью!
Глава 4
— Ма-аа! А молока нет?! — ломающийся тенорок сына заставил Ольгу выйти из ставшего привычным сомнамбулического состояния. — А чё тогда?
— Да, сын, Земля без молока перестанет вращаться, и с неба на нас посыпятся камни. Попей чаю. Там, кажется, где-то был батон… — Ольга стояла у окна в байковой ночной рубашке, которую ненавидела ничуть не меньше своей несложившейся жизни. — Если нет, то надо бы сходить и купить…
— Ма, ты чё, когда мне бежать за хлебом, у меня сегодня зачет! Ма, ну чё делать-то без молока?
Сын определенно требовал к себе внимания и, кажется, не думал отставать от нее, совсем забыв, что сегодня пятница — конец рабочей недели, что она устала и, как всегда, не выспалась. А значит, пребывает с утра в прескверном расположении духа. Ей еще предстоит заставить себя влезть под холодный душ. Потом долго и обстоятельно приводить свое тело и мысли в порядок. А как всем этим заниматься, когда молоко так некстати кончилось!..
— Сын, отстань от меня! Выпей чаю, в конце концов, с печеньем, там осталось с вечера, — огрызнулась Ольга и, пока сын не опомнился, закрылась в ванной.
Там она стянула через голову ночную рубашку и с отвращением зашвырнула ее за корзину с грязным бельем, которая, кстати, была под завязку набита. А что это могло означать? Только то, что выходные она посвятит грязным трусам, носкам и майкам и не выкроит ни единой свободной минуты на то, чтобы…
Тсс-сс, об этом нельзя… Об этом нельзя не только говорить вслух, но даже думать нельзя… Потому что обуревающие ее чувства смогут выплеснуться наружу, и тогда она выдаст себя с головой. А этого пока делать нельзя. Пока… Потом — там видно будет. А пока — тсс-сс…
Ольга тихонько рассмеялась. С тайным злорадством послушала, как беснуется в прихожей сын, рассерженный отсутствием молока. Ничего, переживет. Избаловала все семейство, теперь вот пожинает плоды…
Ледяные струи воды обожгли разгоряченную со сна кожу, и Ольга невольно взвизгнула. Именно так она взвизгнула тогда, когда… тсс-сс, об этом тоже нельзя. Потому что тут же кровь начала обжигать вены, будто ее разбавили кипящей лавой.
Господи, Ольга и представить себе не могла, что в этой жизни можно так сильно чувствовать! Все ее прошлое не шло ни в какое сравнение с тем, что произошло несколько месяцев назад в ее жизни.
Это обрушилось на нее, словно снег на голову. Это будто ударило ей под дых и заставило надолго затаить дыхание. Это было что-то такое, с чем Ольга была не в силах и не смогла бороться…
Она пыталась поначалу как-то это нейтрализовать, затащив в постель закомплексованного на своих прежних бедах Генку. Не давала по ночам спать своему супругу, доводя его своей гиперсексуальностью почти до полуобморочного состояния.
Все было бесполезно. Это вошло в ее кровь и сделало ее больной и слабой. Ольга боялась дать определение своему состоянию, но подозревала, что ее болезнь носит весьма тривиальное название. Любовь…
Она перекрыла воду. Протерла запотевшее зеркало и придирчиво себя осмотрела. Высокая упругая грудь. Хорошо, что она не пошла на поводу у мужа и его разлюбезной мамочки и не стала кормить детей в младенчестве, иначе такого бы не наблюдалось. Живот плоский, талия тонкая, а ноги… Ноги были предметом ее гордости. Ноги у Ольги были не просто красивыми — они были роскошными. Так мало этого, она еще очень умело преподносила эту красоту.