Смутно слыша неразборчивое бормотание и какой-то шорох, я вдруг ощутила дуновение отвратительного воздуха и поняла, что стена гардеробной открылась и что Фосс несет меня вниз, в пещеру.
Стоял ли за всем этим Шейн, подумала я? Послал ли он за мной Фосса? Ожидал ли он нас внизу, в этой жуткой влажной темноте, чтобы убить меня?
Узкая полоска света тянулась вверх через лабиринт ржавых труб. Орган был даже больше, чем я представляла. Вся стена была заполнена большими медными внутренними частями механизма. Крутые узкие лесенки позволяли добраться до отдаленных частей инструмента, одна из них вела вниз, по ней-то и спускался со мной Фосс.
– Поспеши, ты, дурак! – крикнул ему кто-то снизу.
Я узнала голос Хью! Или это был Шейн? Пытаясь вглядеться в запутанное переплетение труб и подмостков, я увидела макушку головы человека. Затем он посмотрел наверх, и тонкая полоска света упала на его смуглые черты. Я увидела его глаза – оба глаза.
– Ты снова все испортил, – заворчал он на Фосса. – Тебе было сказано принести его! Не ее!
– Она была в его постели, – возразил Фосс. – Его не было. Я не смог его найти.
– Нам придется убить и ее, – сказал мужчина, и я все же увидела, что это был Хью.
Свет фонарика, который он держал, осветил его глаза, и я увидела, что один из них смотрит бессмысленно и не двигается вместе с другим. Стеклянный глаз! Значит, в тот день, когда я спускалась вслед за соколенком по отвесной скале, в пещере был Хью!
– Вы! – крикнула я, отталкивая Фосса.
– Да, это я, дорогая Кассандра. – Хью передразнил интонацию, с которой обращался ко мне Шейн. Потом заговорил своим голосом: – Должно быть, мой дорогой кузен принимал нас всех за слепых дураков. Но я полагаю, что должен быть благодарен ему за то, что он выследил вас и привез сюда. Мне пришлось бы, в конце концов, разыскивать вас самому. Вас нельзя оставлять в живых, как вы понимаете. Это испортило бы все дело.
– Вы сумасшедший! – сказала я. «Не я чудовище в этом доме», – говорил мне Шейн. Почему я не поверила ему?
– Вы чудовище! – обвинила я Хью, хотя сама чуть не сходила с ума от страха.
Когда мои глаза привыкли к слабому свету свечей, которые, не разгоняя мрака, мерцали в бра, расположенных высоко на влажных степах, я увидела, что мы находимся в громадном погребе, облицованном серыми вулканическими камнями. Ясно услышав шум моря, поняла, что погреб является продолжением пещеры.
Влага въелась в стены, пропитав их запахом слизи и окрашивая их в уродливые оттенки зеленого. Даже механизм органа местами был покрыт слизью, его арматура почернела от влаги.
– Теперь вы знаете подлинную тайну дедовой акустики, – сказал Хью. – Воздух, загоняемый сюда ритмами моря, разносит наверху мрачные звуки этого громадного инструмента по всему дому. Вы слышали эти звуки еще ребенком, дорогая Кассандра. Помните?
– Вы совсем лишились рассудка! – набросилась я на него, в отчаянии осматривая серые стены погреба в поисках какого-то пути для побега.
– Как вы думаете, зачем Шейн привез вас сюда? – спросил Хью, его злобное лицо приблизилось ко мне. – Вы, конечно, настоящая Шейна. Он потратил не один месяц, разыскивая вас. Он думал, что я не знаю, чем он занимается. Но у меня, как и у него, свои методы. То, что старый Шейн написал в тех записках, которые так старательно запирал в сейфе его внук, не было тайной для меня. Ни дед, ни Шейн не предполагали, что Маргарет сохранила часть своих записей, спрятав их в мезонине. Шейн был послушным маленьким мальчиком, он никогда не убегал, чтобы обследовать с Фоссом мезонин, как делали Шейна и я, когда были детьми. Он не знал о статуе – той, которую Маргарет О'Нил назвала в честь своей дочери, – пока Шейна не указала ему на нее однажды. Маленькая дурочка.