Несмотря на потрескивание в наушниках атмосферного электричества, слышимость была приличная. Только никого из своих на борту «Валгаллы» не оказалось. Вахтенный начальник доложил, что все уехали в город. Потому что воскресенье, и в Дурбан приехали президенты Крюгер и Штейн с делегациями, чтобы объявить о присоединении провинции Наталь к Трансваалю. По случаю чего намечены большие торжества.
— Ну, тогда записывай радиограмму, – сказал Новиков и продиктовал наскоро составленный в уме текст, в котором сообщал, что они, наконец, вырвались на волю, находятся на таких-то координатах, намереваются двигаться в сторону железнодорожной линии по кратчайшему направлению и ждут обещанного поезда с платформами и классным вагоном. Следующая связь в полночь, если не выйдет — потом каждые четыре часа.
— Слушай, а какое у вас там сейчас число? – спросил Андрей у робота.
Счет дням они давно потеряли и о том, что сегодня воскресенье, не знали. При последнем сеансе связи с Воронцовым стало понятно, что в области проживания дагонов они из нормального потока времени в очередной раз выпали, и на тот момент расхождение составляло больше трех недель. Особенно их это не встревожило, не такое приходилось видеть, и недели — это все же не годы.
Хотя пропущенной войны было жаль, Новикову хотелось лично поучаствовать в планировании и проведении кампании. Впрочем, ничего еще не потеряно. Кейптаун до сих пор не взят, в Капской колонии сосредоточены солидные британские силы, включая те, что успели эвакуироваться из Наталя. Если в ближайшие дни не состоится заключение перемирия или мира, повоевать и им доведется. Хотя бы на штабных картах.
Зато Басманов и Сугорин в полной мере проявили самостоятельность и стратегические таланты. Придется им генеральские чины присваивать.
Но три недели — это было три дня назад. А потом процесс пошел вразнос. К примеру, Лариса считала, что ее приключение заняло гораздо больше суток, а по расчетам «извне» — часов пять. Потом Шульгин с Удолиным Ларису выручили и перебросили в лагерь, а сами еще сколько-то, но никак не больше часа, провели на станции дуггуров, а на стоянке фургонов прошли сутки. Получается, что в пределах полусотни километров и, так сказать, биологического дня время несколько раз поменяло скорость и знак. В радиусе полусотни километров оно то ускорялось, то замедлялось, то текло навстречу самому себе. В принципе, ничего удивительного здесь не было, приходилось уже сталкиваться с подобным, но в таком концентрированном и, так сказать, взаимоисключающем виде — впервые. Неизвестно, что случилось бы, задержись они в стране дагонов еще сколько-то. Очень возможно, что после уничтожения станции обстановка стабилизировалась, а может быть — наоборот, и что сейчас там происходит — невозможно и представить.
Поглощенному тревогой за судьбу Ларисы Левашову тогда было не до теоретических размышлений, Шульгину с Удолиным — тем более. Сам Новиков, приняв ментаграмму профессора, во время скачки через леса и вельд ничего такого не ощутил. Старался успеть как можно быстрее, да беспокоился, выдержат ли лошади, вот ему и казалось, что время тянется, как резина. А сверить перед боем часы, свои, Левашова, Шульгина, как это от века заведено, – никому в голову не пришло.
Вахтенный ответил. Новиков непроизвольно выругался.
— Что вы сказали?
— Ничего, это так, неопределенный артикль. Конец связи.
Он выключил рацию.
— Ну что, господа, позвольте вам доложить, что еще неделька пролетела мимо нас…
Когда все расположились вокруг костра, Андрей предложил Левашову «привести картинку в соответствие», как он выразился.
— Я лично все понимаю и без подробных объяснений, – не замедлил вмешаться Шульгин, – кроме одного — если время у нас течет медленнее, чем там, – как получается по радио нормально разговаривать? Всем случалось пластинку 33 на 78 оборотов включать. И наоборот. И здесь так же должно быть.
— Тонко подмечено. Но из этого следует лишь то, что в моменты связи время у нас и на «большой земле» шло одинаково. А все катаклизмы имели место быть за пределами первой и нынешней «точки стояния», – ответил Левашов. – Либо радиус поражения был меньше, чем расстояние до наших фургонов, либо пятно хроноклазмаимеет неправильную форму…
Ирина, вроде бы бесцельно черкавшая прутиком по земле, подняла голову.
— Могу предложить еще одну, вполне безумную идею, – сказала она с усмешкой. – Наши роботы…
— Что — роботы? – не понял Левашов.
— Роботы, являющиеся элементами Замка, вполне могут обладать неизвестными нам свойствами. В том числе — способностью генерировать вокруг себя нечто вроде кокона, непроницаемого для здешнего хронополя. Там, где они находились (а кто-нибудь из них постоянно оставался при фургонах), время текло нормально.
— Не получается, – тут же сообразивший больше того, что хотела сказать Ирина, ответил Олег. – В этом случае мы бы с ними разминулись…
— Отнюдь нет, – возразила она. – Как ты себе это представляешь? Главное, что они все время оставались на том же самом месте. А сколько именно часов или дней прошло для нас и для них…
— И для лошадей, – неожиданно вставила Анна, обычно старавшаяся не вмешиваться в научные дискуссии «старших».
— Совершенно верно. Лошади щипали травку, пили воду и спали, совершенно не задумываясь, день прошел или неделя.
Все дружно рассмеялись. А ведь действительно. Если никому не пришло в голову приказать роботам отслеживать время отсутствия в лагере каждого из них, то по своей инициативе они подобными изысканиями заниматься не были обучены. А теперь что же? Если даже попытаться провести ретроспективный хронометраж, так он ничего не докажет. Другое дело — вернуться и провести инструментальные исследования…