Сурового вида крестьянин обнял меня и крепко прижал к себе. На короткий миг мне захотелось стать этим маленьким мальчиком, чтобы вновь обрести отца.
— Стало быть, мы должны заключить, что команда психологов преуспела в своей работе, и приписать всю заслугу ей? — перебил он меня.
— Я не вижу причин думать иначе.
Фернштейн отложил листок и подошел к мальчику. Мы с Софи переглянулись — она была вне себя. Старый профессор погладил ребенка по голове.
— Я рад, что тебе лучше, малыш. Теперь мы будем постепенно тебя подкармливать и, если все пойдет хорошо, через несколько дней вынем иглы из твоей руки и вернем тебя родителям.
Обход продолжился. Когда он был закончен, студенты разошлись каждый по своим делам.
Фернштейн окликнул меня, когда я уже уходил:
— На два слова, молодой человек!
Софи тотчас подошла и встала между нами.
— Я полностью разделяю ответственность за происшедшее, профессор, это моя вина.
— Я не знаю, о какой вине вы говорите, мадемуазель, так что лучше вам помолчать. У вас наверняка есть работа, вот и ступайте.
Дважды повторять Софи не пришлось, она оставила меня наедине с профессором.
— Правила, молодой человек, — сказал он мне, — существуют для того, чтобы вы приобрели опыт, не убив слишком много пациентов, приобретенный же опыт позволяет вам от них отступать. Я не знаю, как вам удалось совершить это маленькое чудо и что натолкнуло вас на верный путь, буду признателен, если когда-нибудь вы со мной поделитесь, мне ведь история известна только в общих чертах. Но не сегодня, иначе мне придется вас наказать, а я из тех, кто считает, что в нашей профессии важен результат. Пока же советую вам подумать о педиатрии, когда будете выбирать интернатуру. Если у человека дар, жаль зарывать его в землю, право, жаль.
С этими словами старый профессор повернулся и ушел, не простившись со мной.
Сменившись с дежурства, я вернулся домой озабоченный.