***
Холод. Везде был лютый холод. Вселенная заледенела кристаллами снега и броней векового льда. Мир сократился в небольшой стылый кокон. Холод был и вовне, и внутри, полностью стирая разницу между этими понятиями. Он пронизывал насквозь не имея сопротивления и преград. Холод неподвижно струился в оледенелых жилах, в костях, в голове, даже глаза были неподвижными шариками стылого льда. Но внутри этого мертвого ледяного марева билась живым тонким клубком нечто, что он смог вырвать из-под власти льда. Нечто что и было им, - что было его волей к жизни и отделяло его от смерти. Вместе с холодом было постылое отчаяние и почти утерянная надежда на свободу. Множество голосов, живых и умерших, бились в нем, молили о помощи, удаче, победе, силе. Он мог слышать их, иногда мог даже что-то дать, но не мог попросить сам, не мог докричаться о помощи. Множество голосов не слышало и не знало его. Эти многие говорили на других языках и о другом. Все же он тянулся к этим голосам, как он тянулись к нему. - потому что в этом была его надежда. И бросая им частички своей скованной но живой силы, он вольно или невольно делился с ними своей надеждой, своей злой тоской.
И холодом.
Тонкий слабый росток коснулся его. Он дошел до него не за счет беззвучного крика просьбы, а только за счет сродства, когда близкое потянулось к близкому, и кровь к крови. Пусть даже его собственная кровь была голубым льдом, он помнил о времени когда она струилась в жилах. И помнил о тех, кто носил его кровь за пределами его ледяной темницы. Он принял свой дальний росток, он узнал его несмотря на смешение чужих родов и кровей. Это был неожиданно сильный, хоть и маленький росток. И бывший льдом скупо, и мимолетно обрадовался. Он признал свой росток, пометил его нотку в шуме других мелодий и голосов. Пометил и отпустил - чтобы не повредить до срока.
***
Отпускало. Будто постепенно таял огромный ледник, сперва медленными каплями под лучами солнца, а потом все быстрее и быстрее, истекая водой, откалываясь огромными кусками, исчезая, будто его и не было. Лед превращался, таял, испарялся, исчезая бесследно, разве что где-то под сердцем затаилась маленькая холодная заноза... Я разлепил глаза, и увидел свои руки, судорожно вцепившиеся в кромку стола. Вокруг скрюченных белых пальцев по столешнице серебрился иней, а впрочем, он быстро исчезал испаряясь с легким дымком, так быстро что может быть и померещилось... В горле запершило, я судорожно закашлялся. Кто-то цепко держал меня за плечо, он обернулся и увидел старика.
- Все, - сказал дед, - тише, все, все. Пришел в себя? Пришел в себя говорю?
Я с трудом кивнул головой.
- Что-нибудь помнишь? Что сейчас с тобой было?
- Холод. - Прошептал я. - Мне было... холодно.
- А что сейчас говорил, помнишь?
- Нет.
- Добро. Не надо тебе этого до срока... - Дед похлопал меня по плечу, сел за свой край стола, и посмотрел в глаза долгим взглядом. - Слушай внимательно, Михаил Вадимович. Я признаю тебя, как признавал твоего отца, - Вадима. Я не отошлю тебя ни в какую службу опеки. Будешь жить со мной. Буду тебя воспитывать. Мое слово. Ну, чего молчишь?
- А... ага. - обессилено кивнул я.
- Будешь звать меня дед Глеб. Можно просто - дед. Понял.
- Угу.
- Есть хочешь?
- Хочу!
- Ну еще-бы. Тогда, давай начнем готовить завтрак. Будешь помогать.
- А мама всегда без меня готовила.
- То мама. А я то старый уже, без твоей помощи не справлюсь. Ну, будешь помогать? Иначе оголодаем.
- А я... не умею...
- Ничего, пойдем, я тебя научу.
- А телевизор у тебя где?
- Телевизора нет.
- Как же это нет? - Ошарашился я.
- Да сам удивляюсь.
- А куда же ты плейстейшн подключаешь?!
- В кудыкину гору. Пойдем.
***
- Вот, - после обеда, когда помыли посуду, дед бросил мне на колени небольшой предмет, - тебе.
- Чего это? - Я завертел в руках непонятную причуду.
- Кубик-рубик. Головоломка такая. - Дед подошел, и взял кубик у меня из рук. - Видишь? Со всех сторон у него бока разного цвета. Красный, синий, желтый... А теперь мы его начинаем вертеть так и сяк... Смотри - все цвета на боках перемешались. Сможешь сделать как было?
- А зачем?
- Затем что это развивает геометрическое мышление, мелкую моторику и зрительную память, и... Ну чего вытаращился? Сделай, - затем что я так сказал. Ну как, осилишь?
- Попробую...
- Во-во, пробуй. - Довольно буркнул дед. - Займи свой умишко беспокойный.
Я поворочал кубик разными сторонами, вертанул пару раз плоскости, хмыкнул, и недовернув до конца секцию решительно потащил угловой элемент кубика. Шпынькнуло, и угловой кусочек кубика вывалился из конструкции. Дальше пошло бодрее, и скоро все секции отвалились. Головоломка лежала на столе печальная и ощипанная. Я решительно начал вставлять детали обратно, так чтобы они совпадали по цветам. Еще через пару минут кубик лежал на столе целым.
- Ну-у... - Протянул безмолвно наблюдавший дед. - Тоже конечно способ... Разрубил, так сказать, гордиев узел... Иногда и так бывает надо. А иногда - не надо. Сможешь сделать тоже самое, но по-другому? Не разбирая на части?
- Попробую.
- Попробуй. Потом пойдем на прогулку. Раньше только Курабата выводил, теперь вас двоих буду.
***
- Ранний осенний лес пах какой-то особой прозрачной свежестью. Деревья уже частично обронили свои листья, устлав землю пестрым разноцветным ковром, а другие деревья, которые покрепче, еще держали свои кроны, пожелтевшие, покрасневшие, а некоторые даже зеленые. Я вертел головой, и поспешал за дедом, который ходко шагал на своих длинных ногах, обутых в смешные мягкие, спущенные гармошкой, сапоги. Это было похоже на прогулку в парке, только здесь не было дорожек, а все время было неровно, и все росло густо и беспорядочно. Я так ходить не привык, и уже подзапыхался.
- Деда, - заканючил я, - подожди! Я устал!
- Сейчас еще чуть-чуть, - отвечал дед не сбавляя хода. - Сделаем привал.
- У меня уже ноги совсем-совсем не идут.
- Ленивые потому что ноги. А ты их заставляй. Вон, на Курбата посмотри, - как он по лесу шлындит, больше нашего. А не устает.
Сбоку от меня затрещали ветви кустов, и в поле видимости возник лохматый Курбат. Хвост у него довольно вихлялся, язык свесившийся изо рта подергивался в такт дыханию, белоснежные клыки обнажались, можно было подумать будто пес улыбается. Курбату гулять нравилось. Сегодня он вовсе не выглядел страшным.
А идти тем временем стало совсем сложно, потому что земля под ногами вдруг круто забрала в гору. Я полз за дедом, поджимая губу, чтоб не пустить слезу. Вдруг, земля выровнялась, и спина деда в долгополой куртке перестала удаляться. Я доковылял до остановившегося деда, и... разинул рот. Мы вышли на крутой обрывистый берег лесной реки. Спокойная вода почти беззвучно бежала широкой изогнутой лентой, темной по средине, и коричневато желтой у краев, где просвечивало дно. Река выбегала из-за крутого поворота, и скрывалась за другим. Деревья свешивали к воде свои ветви, а некоторые с обнажившимися от течения корнями сами клонились к спокойной воде. Одно дерево даже упало прямо через реку, и лежало раскинув пустые голые ветви как мостик.
- Привал! - Торжественно объявил дед, и уселся как раз на поваленный ствол дерева, в той его части которая была на этом берегу, у самых вывороченных корней. Я сел рядом, и закряхтел от облегчения. Курбат подбежал, посмотрел на деда, сунул в меня мокрым носом, и побежал трещать ветвями где-то в округе.
- Вон, погляди, - мы отдыхаем, а Курбат и не присел, - сказа дед.
- У Крубата твоего четыре ноги, а у меня только две! - отговорщицки пропыхтел я.
- Ничего, и на двух ногах можно, если с привычкой. А можно и на руках. Смотри малец - хоп!
Тут дед легко соскочил с дерева, нагнулся, перевернулся, и действительно пошел вверх-ногами на руках.
- Здорово! - Закричал я.
Дед сделал на берегу небольшой круг, перевернулся и снова сел рядом.
- Видал? - Довольно сказал он. - А ты так можешь?
- Не... - помотал головой я.
- Можешь, - уверенно сказал дед. - Только сам не знаешь, что можешь. Для этого учить тебя надо.
- Научи. - Загорелся я. - Научи меня так, деда!
- Если хочешь уметь делать как я, - для этого тебе Мишка, варягом стать надо.
- А варяги это кто?
- Варяги? - Прищурился дед. - Ну вот я например, Варяг.
- А это как? Это как деда? Что такое варяг?
- Варяги, это те кто вот такие усы носит, как я! - Дед победно закрутил свой седой длинный ус.
- Значит варяг, это тот, кто усы отрастил?
- Да нет. Маленько поболе надо. К усам вдовесок - уменья. Раньше вот все варяги носили такие вислые усы, потому что отец наш Перун такие носил.
- Какой-такой Перун?
- Ты пока не спрашивай, кто это. Я вас с ним вечером познакомлю.
- А что тогда нужно чтоб варягом, кроме чуба да усов?
- Много что, надо, Мишук. Драться уметь. Красться уметь. Всем оружьем владеть. А пуще того знать, когда красться, когда драться. За что и на кого оружие поднимать. Варяг не сеет не жнет, варяг с боя живет... Живет варяг по клятве-роте, которую он своим братьям и Перуну приносит. Много та клятва на него запретов накладывает. Зато варяги - семья. Если один в беде, - другое стеной встанут. Но даже если варяг один, - он никого не боится. Другие от него потряхиваются да побаиваются.