Потому из логова Оружейника Очкарик сразу же направился в дом Рижских, благо ехать пришлось недалеко.
— Кофе?
— Людмила Савельевна, я ненадолго.
— Вы всегда торопитесь, Федя, — посетовала Рижская. — Приходите в гости к женщине и прямо с порога: я ухожу. Это невежливо.
— Невежливо сразу же соглашаться принять угощение.
— Оставьте манерность и проходите в гостиную!
— Ваше любимое тирамису.
Волков давно изучил собеседницу, а потому прикупил по дороге несколько пирожных.
— Вы умница, Федор, — расплылась в улыбке Рижская. — Кофе будет готов через пять минут. — И уже с кухни крикнула: — Как Степан?
— Нормально.
А что еще может ответить мужчина?
— Моя знакомая готовит цикл детских передач для НТВ. Какие-то викторины… или что-то в этом роде… Если хотите, я могу посодействовать.
— Я спрошу.
— Пусть мальчик развлечется.
Очкарик не был уверен, что сыну понравится затея. Хотя… телевидение, съемки… какое-никакое, а приключение. Будет в школе хвастаться.
— Это не так глупо, как может показаться со стороны, — продолжила Людмила Савельевна, внося в гостиную поднос с кофе. — Мой старший ходил играть в «Сто к одному», и, знаете, получилось очень весело. А вы не хотите попробовать?
— Я?
— Представляете, как будет забавно: МВД против ГУВД? Или МВД против ФСБ?
«Нам этого и в жизни хватает», — подумал Волков, принимая чашку с кофе.
Рижская в конце концов успокоилась, уселась напротив Очкарика и осведомилась:
— Рассказывайте, что у вас произошло?
— Нашел небольшую коллекцию и решил узнать ваше мнение. — Волков достал из кармана мешочек и высыпал на стол монеты. — Вот.
— Любопытно… — Людмила Савельевна нацепила на нос очки и принялась разбирать металлические кружочки. — Какое богатство…
Сначала Рижская ковырялась в монетах без особого энтузиазма, как говорится, раз уж пообещала… однако вскоре проснулся сидящий в ней историк, и глаза Людмилы Савельевны заблестели.
— Ой, какая прелесть! — Она поднесла к глазам одну из монет. — Серебряная полуполтина Алексея Михайловича!
— Редкость? — немедленно осведомился Федор.
— Достаточная… А это пятикопеечник восемнадцатого века… А эта… — Женщина задумалась, глядя на крупную монету, одну из сторон которой украшало искусное изображение парусника. — Нет, это не наша.
— А чья?
— Впервые вижу, — с детской непосредственностью ответила Рижская. И вслух прочитала выбитый девиз: — «In vado salutis esse». — «Быть на мели».
— Занятное пожелание, — пробормотал Очкарик.
— У римлян это означало «находиться в безопасности», — объяснила Людмила Савельевна. — Так что пожелание весомое.
Она отложила в сторону русские монеты и некоторое время рассматривала остальные, те, которые Волков не сумел идентифицировать.
— Очень красивые.
— Я тоже не могу сказать о них ничего другого, — улыбнулся Федор.
— Извините, увлеклась, — Людмила Савельевна тоже улыбнулась, взялась за ложечку и отломила кусочек пирожного. — Я совсем забыла, что вы по делу.
— Таким уж я уродился.
— Одно слово — мужчина! Эдуард Геннадьевич такой же, даже в выходные на телефоне висит, все что-то решает, с кем-то договаривается…
В присутствии посторонних Рижская называла супруга исключительно по имени-отчеству. И всячески подчеркивала свое к нему уважение. И готова была часами рассказывать о его достижениях, а потому Очкарик мягко, но настойчиво вернул разговор в интересующее его русло:
— Сколько может стоить такая коллекция?
— Увы, Федя, не имею ни малейшего понятия. — Несмотря на то что Рижская ни на секунду не прекращала говорить, она успела покончить с первым пирожным и взялась за следующее. — Однако, если я правильно поняла, вы и не рассчитывали на полноценную консультацию, так?
— Вы читаете мысли.
— Это было несложно. — Рижская задумчиво повертела в руке ложечку. — Вам нужен Карпов. Точно, Александр Григорьевич Карпов, лучшего нумизмата в Москве нет.
— У него большая коллекция?
— Огромная! — Людмила Савельевна широко раскрыла глаза, показывая, насколько велико собрание Карпова. — И очень-очень известная. Он часто выставляет ее в разных музеях, даже за рубежом. Одним словом, Федор, у Карпова вы получите самую лучшую консультацию. А я позвоню Александру Григорьевичу и предупрежу, что вы приедете.
— Буду признателен.
— Какая ерунда, право слово… — Рижская вновь взяла в руку монету с парусником, повертела ее перед глазами, поднесла чуть ближе и негромко сказала: — А знаете, Федя, я, конечно, не специалист, но мне кажется, что эта монета — новодел.
— В смысле недавно изготовлена? — насторожился Волков.
— Да.
— Почему вы так решили?
Металлический кружочек, вызвавший у Рижской подозрения, отличался от остальных только размерами и резьбой… или как там оно называется — чеканкой? Излишней потертостью не выделялся, но и старым не казался. Блестел не лучше и не хуже других.
— Эта монета слишком хорошо сделана для прошлых веков, слишком точно, — пояснила Людмила Савельевна. — Повторяю: я не специалист, Александр Григорьевич расскажет вам больше, но мне кажется, что ее делали с использованием современных точных инструментов.
Любопытно… Для чего изготавливают старинные монеты? Чтобы продать их как подлинные. Но в этом случае фальшивомонетчики обязаны передавать все недостатки образцов: некачественную чеканку, неидеальные окружности… Подделку, безусловно, можно отличить, но не с помощью эксперта уровня Рижской.
— Вы ищете изготовителя поддельных раритетов?
— Нет, совсем нет. — Очкарик помолчал. — И даже не фальшивомонетчика. Эта коллекция стала… скажем так — неожиданной находкой. А если вы правы, то еще и загадкой.
— Возможно, я ошибаюсь, — пожала плечами женщина. — Карпов скажет точнее.
Разговор как-то сам собой закончился, пирожные — тоже, пора бы и честь знать, как говорится. Однако Волков, уже собравшийся поблагодарить хозяйку дома за гостеприимство, неожиданно для себя спросил:
— Скажите, Людмила Савельевна, вот вы знаете много историй о Москве…
— У меня скоро выйдет книга, — похвасталась Рижская. — Неужели я не говорила?
— Нет.
— Сборник статей об истории Москвы.
— Поздравляю, — расцвел в улыбке Очкарик. — Обещаю купить и прочитать.
— Ах, оставьте, я подарю вам экземпляр с автографом. Если бы вы знали, Федя, как тяжело далась мне эта книга… Столько нервов, столько труда… Я сверяла каждую букву…
— А среди этих историй есть магические? — спросил Волков.
Спросил, как в омут ухнул. Все, обратной дороги нет, слово произнесено. Причем слово для него совсем нехарактерное.
— Магические? — удивленно переспросила Рижская.
— Да. Магические, мистические? Такие, знаете, с чертовщинкой непонятной?
Людмила Савельевна приподняла брови:
— Почему вас это интересует?
Волков напустил на себя смущенный вид. Впрочем, сделать это было несложно.
— В расследовании, которое я сейчас веду, есть несколько весьма странных обстоятельств.
— Следы укуса на шее трупа?
«Нет. Вовремя сломанная видеокамера и убийца, который ЗНАЕТ все наперед…»
— Ни в коем случае! Никакого Голливуда, и практически все можно, при желании, объяснить, но…
— Велико желание списать непонятные эпизоды на магию?
— Да и желания нет, — покачал головой Очкарик. — Вы ведь меня знаете, Людмила Савельевна, я человек прагматичный. Просто, когда странных фактов накапливается слишком много, начинаешь выстраивать систему.
— Ищите рациональные объяснения, — посоветовала Рижская. — Магии в Москве нет и никогда не было. Вот Иерусалим, Лондон, Париж, Прага, Питер, в конце концов, там — да. Вы слышали о пражском големе?
— Э-э… немножко.
— А граф Сен-Жермен? А загадки ордена тамплиеров? — Глаза Людмилы Савельевны вспыхнули. Ей хотелось туда, на запад, в тайны мадридского двора и подземелья Парижа. В настоящую жизнь, полную исторических загадок. — Что может быть интересного в Москве?
— Чем же мы провинились? — хмыкнул Федор.
— Магия, мистика, эзотерические учения — они развиваются там, где есть пытливый ум и поиск, — наставительным тоном пояснила Рижская. — Где образованные люди ищут все возможные пути познания мира. Образованные! Философский склад ума и непременно образование. Вы чувствуете, как это не совпадает с российскими реалиями? Здесь, извините, даже аристократы были быдлом. Прощай, немытая Россия! Между прочим, сказал это русский поэт. Интеллектуальная пустыня с редкими оазисами, которые только подтверждают правило. Какая уж тут мистика? И не следует забывать о диктате православной церкви, которая веками подавляла людей, превращая их в стадо.
