— Мне показалось, ты здорово недолюбливаешь Неваду.
— Тебе не показалось, — коротко ответила женщина.
— Могу я узнать почему?
— А за что его любить?
Здоровяк обиженно засопел:
— Терри, обещаю, завтра я угоню другую машину…
— В этом нет необходимости, — улыбнулась Испанка. — Лучше пропитай салон чем-нибудь ароматным.
— Ты согласна?
— Да.
«Я прощен!» — Травник расцвел в улыбке:
— Обязательно!
Мир был восстановлен, и здоровяк ощущал себя совершенно счастливым. Он даже выбросил из головы Неваду, однако Испанка решила развить тему:
— Я забыла, что ты с ним не работал.
— А ты? — удивился Травник.
— Приходилось.
— И не рассказала!
— Не тот человек, чтобы… — Женщина вздохнула. — Впрочем, раз уж мы оказались с ним в одной команде, ты должен знать о Вонючке правду. Возможно, это нам поможет.
Здоровяк насторожился:
— Я слышал, он большой подлец.
— Не без этого.
— Так все мы грешны, — осторожно улыбнулся Травник.
— К сожалению, Невада не просто подлец. Он недоделка.
— Уверена? — недоверчиво спросил здоровяк.
— Абсолютно.
— Я слышал, он играет как бог.
— Но не так, как должен играть искусник, — уточнила Испанка. — У Невады были потрясающие способности к игре в карты, но ему не повезло — он встретил Гончара.
— Каждый из нас встретил Гончара.
— Но к моменту встречи мы уже были искусниками.
— Я — нет, — парировал Травник.
— Интересно… — Женщина прищурилась. — Я не знала об этом.
— Просто… — Здоровяк выглядел смущенным, — просто мы никогда не говорили… В смысле… я не говорил… Не было подходящего случая…
— Гончар предлагал тебе помощь?
— В чем?
— Чтобы стать искусником?
— Ну… — Травник почесал затылок. — Что-то такое прозвучало, но я…
— Ты отказался, — помогла Испанка.
— Да.
— А Невада согласился. — Она провела пальцем по пыльной торпеде — прежний хозяин «бумера» не очень-то ухаживал за железным конем. — Игра непредсказуема, везение может кончиться, полагаю, именно эти доводы помогли Гончару обмануть Круса. Или же парень оказался слишком ленив и решил схитрить, не упускать то, что само плывет в руки. — Испанка помолчала. — Одним словом, всеми нынешними успехами Невада обязан Гончару. А взамен наш могущественный друг получил преданного раба, не смеющего даже чихнуть без разрешения. Одно слово — недоделка.
— Откуда ты знаешь? — хрипло спросил Травник.
— Перед той операцией, в которой мы работали вместе, Невада взбунтовался, и Гончар лишил его своей милости. За одну ночь Крус проигрался в пух и прах, стал должен едва ли не всем жителям Земли.
— Дальше можешь не продолжать, — усмехнулся здоровяк.
Но Испанка не послушалась:
— Я видела, как Невада умолял Гончара о прощении, как плакал, валяясь в ногах. Ни один искусник не станет так унижаться.
Потому что ни один искусник не обязан Гончару своим умением.
— Невада получил все и сразу, — жестко закончила женщина. — Теперь он полный ноль.
Минут пять в салоне «бумера» царила тишина. Тереза вновь нахохлилась, Травник обдумывал ее рассказ. При этом он так увлекся, что даже забыл о ночном холоде. Женщина предполагала, что здоровяк потребует дополнительных подробностей, захочет развить тему Невады, например, узнать, за что искусники прозвали его Вонючкой, но, к ее некоторому удивлению, Травника заинтересовало совсем другое:
— Почему Гончар не взял с собой только недоделок? Невада ведь не единственная его игрушка?
— Не единственная.
— Тогда почему он не собрал команду из преданных рабов?
— Политика, — улыбнулась Испанка. — Собрав команду искусников, Гончар может представить свою стычку с Механикусом как столкновение принципиальных позиций. Не мне тебе рассказывать, что вражды между искусниками хватает.
— Да уж, — пробормотал Травник.
— Но есть правило: искусники выясняют отношения только между собой. И если бы Гончар натравил на Механикуса исключительно наемников, против него выступили бы все. — Испанка зевнула, воспитанно прикрыв рот маленькой ладошкой. — Во всяком случае, внучата Бабушки Осень точно бы не остались в стороне. Москвичи — ребята горячие…
Если существовала возможность, Волков всегда оставался у Альбины до утра. Она была рада таким ночам. Действительно рада, несмотря на то, что Очкарика могли неожиданно вызвать на службу — и вызывали — в любой момент. Они не любили просыпаться в одиночестве. А в последнее время им нравилось просыпаться вместе.
Вот только об этом они еще не говорили. Держали в себе, предпочитая делиться лишь обыденными планами.
— Завтра я улетаю, — сказала Альбина, выйдя из душа. — Днем сообщили — срочная командировка. В понедельник рано утром я должна быть в Париже.
Кому-то Эйфелева башня, а кому-то труп в сортире.
Альбина легла рядом с Волковым и провела рукой по его груди:
— Три дня.
Он помолчал, затем потянулся и поцеловал женщину в щеку. Следующие слова могли показаться обыденными, но ничего другого Федор сказать не мог. И прозвучала его фраза искренне:
— Я буду скучать.
* * *Ходят слухи, что москвичи, оказавшиеся ранним утром где-нибудь в центре города, глохнут, точнее — на какое-то время теряют слух. Говорят, что мозг, привыкший ассоциировать знакомое место с ревом транспорта и шумом толпы, отказывается воспринимать очевидное и попросту перестает реагировать на любые доносящиеся звуки. Говорят, что человек на какое-то время теряет ориентацию и даже начинает бояться знакомых домов, известных улиц, деревьев, которыми сереют скверы в предрассветной дымке.
Говорят…
Скорее всего, подобному беспокойству подвержены далеко не все и даже наоборот — мизерная часть горожан. Ведь оказываясь на улице в три, в четыре или в пять часов утра, мы очень редко прислушиваемся к своим ощущениям. У нас всегда есть дело, которое вытащило нас из теплой кровати. Мы спешим, мы торопимся домой или на работу.
Мы сосредоточенно живем, не обращая внимания на мир.
Но даже у самого отъявленного прагматика бывают минуты озарения, мгновения, когда он вылезает из твердого панциря рассудительности и замечает, что окружающая его действительность не так уж проста, как он привык думать. Что здания оказываются не рукотворными бетонными ящиками, а загадочными, пронзенными пустотами пещер скалами, обладающими собственной душой. Что колдовство предрассветных сумерек ведет знакомые улицы совсем не туда, куда днем спешат автомобили и пешеходы. Что каждый звук, разорвавший серую утреннюю тишину, может нести в себе Тайну.
Что каждый звук интересен…
Цокот каблучков долетел снизу, со стороны Охотного Ряда. Бодрое постукивание по асфальту, незаметное днем и громогласное в безмолвии спящей Лубянки.
Цок, цок, цок…
Невада лениво отхлебнул виски из горлышка бутылки, закусил неглубокой затяжкой и только после этого повернул голову, отыскивая взглядом раннюю пташку.
Девушка лет двадцати. Волосы раскрашены черно-белыми прядями, на лице слишком много косметики, а короткое платье на бретельках не защищает от предрассветной прохлады: голые плечи приподняты, руки скрещены на груди, голова опущена. Наверное, девчонка уже дрожит. И, вполне возможно, не только от холода — понимает, что в дремотной городской тишине цокот каблучков привлекает особое внимание, наверняка ругает себя за то, что выбрала металлические набойки… Цок, цок, цок…
Девушка подняла голову, огляделась, надеясь увидеть проезжающую машину или припаркованное у тротуара такси, а заметила Неваду. И в течение нескольких секунд на ее лице отразились самые противоречивые чувства: сначала радость, потом, когда поняла, что Крус не таксист, — разочарование и почти сразу — откровенный испуг. И следующие двадцать шагов девушка проделала почти бегом.
Цок, цок, цок…
Свернула за угол и помчалась к Кузнецкому Мосту, хотя поймать машину в дебрях московских переулков практически невозможно.
Испугалась.
Крус рассмеялся и вновь приложился к бутылке. Он не сомневался в том, что его вид заставит девчушку поторопиться. Кому, скажите на милость, понравится встретить в предрассветной мгле мужчину, сидящего на капоте «Порше» с ополовиненной бутылкой виски в руке? При том что на переднем сиденье автомобиля сопит пьяная в стельку блондинка?
У одинокой девушки картина вызвала тревогу, прогнала прочь, а вот милиционеры при виде Круса поначалу обрадовались, попытались докопаться, надеясь быстро и легко сшибить немножко денег, однако документы, которыми Неваду снабдил Гончар, заставили стражей порядка спешно ретироваться, и последние пару часов Круса никто не беспокоил. Ну, припарковался человек на Лубянке, ну, пьет виски, ну и что? Не буянит? Не нарушает? Значит, просто отдыхает. Выходные, в конце концов, имеет право.
