— Какая непосредственность, — пробормотал Острогоров. — Вы даже не спрашиваете: откуда я, каким образом…
Надежда Ивановна оттолкнула недописанную страницу, встала из-за стола.
— Допрос — не лучший метод взаимопонимания, — сказала она. — Я, в самом деле, ничего не понимаю, но я не так дурно воспитана… Да и сами вы вряд ли что понимаете.
Пепел опять упал на ковёр.
— Я всё понял, Надежда Ивановна, — академик прикрыл окно, сел в кресло. Гроза, по-видимому, заходила над Москвой по второму кругу. — Я же физик… Вы знаете, что сейчас произошло? Вы таки вызвали меня из небытия. Воскресили! Произошло редчайшее совпадение многих различных факторов. Вы писали обо мне книгу, уже написали. То есть, вы произвели в своём воображении синтез фактов моей биографии, моих работ, дневников, писем. Да, все эти годы вы непроизвольно моделировали мой духовный мир, мою память. Информация о человеке, об отдельной личности, чрезвычайно рассеяна. Часто она с годами рассеивается ещё больше и исчезает вовсе. Но я кое-что оставил потомкам… А вы, Надежда Ивановна, сконцентрировали информацию обо мне… Плюс гроза, близкий разряд. Аккумулированная информация нашла, наконец, возможность выразиться материально. Произошло превращение количества в новое качество. Всё это, согласен, необычно, однако элементарно просто.
— Что же вам теперь делать? — вырвалось у Надежды Ивановны. Она стала прикуривать, сломала спичку.
Острогоров погрустнел.
— Не знаю. Всё моё уже потеряно, не моё…
Он пожал плечами, две резкие морщины пересекли его лоб. С внезапной жалостью старая писательница подумала, что если чудо и свершилось, то не до конца, презрев логику чуда: учёный так же стар, как и при жизни, по-видимому, так же болен. Увы, если она и выступила в роли чудотворца, то всё равно не властна над чужой судьбой — молодость Острогорову не вернуть.
— Может, я ещё исчезну? — негромко сказал академик, пробуя на ощупь лицо, грудь, колени. — Может, я — временное создание, как-то связанное с вашим воображением?— Он задумался, благодарно улыбнулся. — А вообще вы, писатели-биографы, настоящие волшебники. Вы воссоздаёте личности, навсегда потерянные землёй и временем. Согласитесь, вы меня реставрировали, будто фреску. Ничего не было — и вот вам я.
За окном опять громыхнуло. Дождь свирепо полосовал листья.
— Почему потеряно? — удивилась Надежда Ивановна. — Напротив. Извините, я просто неудачно выразилась: «Что делать…» По-моему, нет никаких проблем. Главное — вы вернулись.
Острогоров покачал головой:
— Ради бога, Надежда Ивановна… Я понимаю щекотливость своего положения. Если я не… временный, то возникает масса трудностей с восстановлением моего статуса человека. Представляете, какая процедура? При мне нет никаких документов, квартира, по-видимому…
— Там музей, — сказала Надежда Ивановна.
— Вот видите. Я — никто. Только «я» — и всё.
Писательница вдруг засуетилась, начала убирать с письменного стола бумаги и огрызки цветных карандашей.
— Разве этого мало, Дмитрий Никанорович, — живо возразила она. — Велика беда! Поживите какое-то время у меня. Сын полгода назад получил квартиру, комната пустует. Что за проблемы, Дмитрий Никанорович?!
Острогоров встал с кресла, пересёк кабинет.
— Вы позволите? — он заглянул в бумаги Надежды Ивановны. — Я так и знал — новая книга… Если вы и дальше будете писать так хорошо, то вскоре в вашей квартире негде будет повернуться. К вам, Надежда Ивановна, сойдутся все ваши герои.
— Хм, я отвыкла от комплиментов. — Писательница улыбнулась и тут же испуганно охнула: тело Острогорова вдруг вновь заколебалось и как бы потеряло резкость изображения.
— Что с вами, Дмитрий Никанорович?
Академик побледнел, поднял взгляд к потолку, как бы прислушиваясь к своему естеству.
— Всё-таки я не стабильный, Надежда Ивановна. Необычная флуктуация пространства и времени… Чудес, увы, не бывает. С минуты на минуту я исчезну.
— Как это не бывает?! — возмутилась старушка. — А то, что мы с вами среди ночи толкуем, — не чудо?! Не паникуйте, Дмитрий Никанорович. Вы же учёный. Подумайте, поищите способ, как вам тут остаться. В смысле — закрепиться.
— Я думаю, — тихо сказал Острогоров. — Как никогда интенсивно. Кое-какие соображения есть, но… Вы очень точно заметили — «закрепиться». По-видимому, меня выталкивает реальность, континуум оперативной, то есть, сиюминутной информации. Факт моего существования не закреплён в сознании людей.
— Что же делать? — Писательница закурила, поспешно и жадно затянулась.
— Ума не приложу. — Острогоров пожал плечами. — Не побегу же я на улицу, чтобы кричать каждому встречному: «Я жив, поверьте в меня!» Да и нет там никого. Ночь, все спят…
— Если только за этим остановка… — усталое лицо Надежды Ивановны осветила улыбка. Она швырнула папиросу в окно, потянулась к телефону. — Сейчас я всю Москву на ноги подниму.
Первому она, по-видимому, позвонила сыну:
— Серёженька, извини — срочное дело. Ни о чём не спрашивай, а слушай и действуй. Передай всем, кому сможешь, известие: «Академик Острогоров жив…» Да, произошло чудо… Все «как» и «почему» — потом. Дорога каждая секунда. Начинай звонить, Серёженька.
Надежда Ивановна набрала новый номер. Через несколько минут разговора она разозлилась:
— …Вы можете хоть раз в жизни поверить так, на слово?! Доказательства потом, Клавдия Степановна… Нет, я абсолютно здорова… Позвоните, пожалуйста, своим знакомым… Что? Плевать! Это даже к лучшему. Пусть думают, что старуха спятила. Главное — сообщить весть об Острогорове как можно большему количеству людей. — Писательница засмеялась. — Да, Клавдия Степановна, мне нужна огромная сплетня. Сейчас! Ночью! Внезапная, как пожар. Позвоните моим врагам. Они подхватят и разнесут.
Академик с восхищением смотрел на разрумянившееся от переживаний лицо Надежды Ивановны, ловил каждое её слово. Затем, в перерыве между двумя звонками, посоветовал:
— Говорите, что вы участвуете в эксперименте по психологической поддержке. Люди любят научнообразные объяснения.
Они не заметили, как ушла гроза. Небо за окном стремительно светлело.
— Всё! — Надежда Ивановна растерянно полистала блокнотик. — Я не думала, что моих друзей осталось так мало. Как вы считаете — этого достаточно для… «закрепления»?
Острогоров пожал плечами.
— Не знаю. Однако мои шансы резко возросли. И вообще… Как бы ни обстояли мои дела с точки зрения физики, но ваше стремление защитить чудо, любой ценой умножить вокруг себя количество добра — это поражает.
Старая писательница пересела в кресло, устало откинулась на спинку. Она представила, как просыпаются сейчас в столице телефоны — встревоженно, насмешливо, недоумённо. А то и со злорадством.
«Пусть, — подумала Надежда Ивановна. — Пусть! Лишь бы поверили… Лишь бы мёртвые трубки наполнялись голосами и жизнью… Лишь бы не исчез мой гость».
Острогоров тоже присел.
Он неотрывно смотрел в окно, откуда, будто свет надежды, проливалась заря.