– Разве ты не можешь быть такой же очаровательной, как сексуальной и утонченной? Неужели есть какое-нибудь правило, которое запрещает соответствовать всем трем определениям?
– Ловко, очень ловко, – сказала я.
Он распахнул глаза, стараясь казаться невинным и побежденным. В нем было много всякого, но невинность туда не входила.
– Ладно, давай договариваться на счет ужина, – сказала я.
– Ты так говоришь, как будто это бремя.
Я вздохнула.
– До того, как ты появился, я считала пищу чем-то, что ешь, чтобы не умереть. Я никогда не была так очарована едой, как ты. Для тебя это почти фетиш.
– Вряд ли фетиш, ma petite.
– Ну, тогда хобби.
Он кивнул.
– Пожалуй.
– Так что говори, что тебе хочется из меню, и будем договариваться.
– Все, что нужно – чтобы ты просто попробовала все, что заказано. Тебе не обязательно все это съедать.
– Нет уж! Никаких «попробовала»! Я набрала вес. А я никогда не толстела.
– Прибавилось всего четыре фунта, как мне сказали. И хотя я усердно ищу эти призрачные четыре фунта, но нигде не могу их найти. Теперь ты весишь ровно сто десять фунтов, так?
– Правильно.
– О, ma petite, ты становишься гигантом.
Я посмотрела на него, и взгляд был совсем не дружелюбным.
– Никогда не шути с женщиной о ее весе, Жан-Клод. По крайней мере, не с американкой двадцатого века.
Он широко развел руки.
– Мои глубочайшие извинения.
– Когда извиняешься, постарайся не улыбаться так широко. Это портит весь эффект, – сказала я.
Он улыбнулся еще шире, пока не показались самые кончики клыков.
– Постараюсь запомнить это на будущее.
Вернулся официант с моими напитками.
– Хотели бы вы заказать, или вам нужно еще несколько минут?
Жан-Клод взглянул на меня.
– Несколько минут.
Мы приступили к переговорам.
Через двадцать минут у меня закончилась кола, и мы определились с тем, что мы хотим. С ручкой наготове и надеждой в глазах вернулся официант.
Я победила в части аперитива, так что его мы не заказали. Отказавшись от салата, я позволила ему заказать суп. Луковый суп-пюре был не таким уж большим испытанием. И мы оба захотели бифштекс.
– Только небольшой, – сказала я официанту.
– Как бы вы хотели, чтобы его приготовили?
– Половину – прожаренным, половину – с кровью.
Официант моргнул и переспросил:
– Простите, мадам?
– В куске где-то унций восемь, правильно?
Он кивнул.
– Так разрежьте кусок пополам, и сделайте один кусок прожаренным, и другой – с кровью.
Официант нахмурился.
– Не думаю, что мы можем так сделать.
– За такую цену вы должны приносить корову и прямо тут на столе проводить ритуальное жертвоприношение.
Просто сделайте так, – и я протянула ему меню. Он его взял.
Все еще хмурясь, официант повернулся к Жан-Клоду.
– А вы, сэр?
Жан-Клод одарил его легкой улыбкой.
– Я не буду сегодня заказывать.
– Не хотели бы вы тогда вина, сэр?
Он никогда бы не упустил возможность съязвить.
– Я не пью… вина.
Я как раз отпивала колу, закашлялась, и разлила ее по всей скатерти. Официант засуетился – разве что не похлопал меня по спине. Жан-Клод рассмеялся так, что в уголках его глаз выступили слезы. Трудно было сказать наверняка при таком освещении, но я знала, что слезы были с оттенком красного. Знала, что на белоснежной салфетке остались розовые пятнышки после того, как он промокнул ей глаза. Официант удалился, так и не поняв, в чем шутка. Глядя через стол на улыбающегося вампира, я размышляла – поняла ли ее я, или сама была предметом шутки. Бывали вечера, когда я не знала, когда осыплется земля в могиле. Но когда он протянул мне через стол руку, я приняла ее. Определенно, предмет шутки.
Глава 8
В качестве десерта выступала малиново-шоколадная запеканка. Тройная угроза любой диете. По правде говоря, я любила обычные запеканки. Фрукты и ягоды, не считая клубники, и шоколад просто извращали чистый и воздушный творожный вкус.