Но этот кто-то сам желал того, молил об этом. Мастеру Города никогда не приходилось просить. Кровь была единственной естественной жидкостью, которую мы с ним не разделяли. Я провела руками по шелку его рубашки, скользнула под короткий пиджак. Мне хотелось смешать свое тело с его украденным теплом. Мне хотелось пробежать руками по неровностям льна, ощутить контраст с гладкостью шелка. Жан-Клод всегда был чувственным праздником души, включая свои облачения.
Он легко коснулся губами моих губ. Мы уже узнали, что помада имеет свойство пачкаться. Затем он наклонил мою голову и вдохнул запах моего лица, линии шеи. Его дыхание обожгло мою кожу, как близкий огонь.
Добравшись до пульса на шее, он проговорил одними губами:
– Ты прекрасна сегодня, ma petite.
Он прижал губы к моей коже, очень мягко. Я судорожно выдохнула, и отстранилась.
Легкий поцелуй в шею, там, где бьется пульс, был приветствием среди вампиров. Это был жест для самых близких из них. Он демонстрировал большое доверие и привязанность. Отвергнуть его – значило выказать злость или недоверие. Для меня это все еще оставалось слишком интимным для демонстрации на публике, но я видела, как он пользуется этим приветствием с другими, и видела, как из-за одного отказа начинались схватки. Это был старый жест, который снова вошел в моду. Фактически, это стало эквивалентом приветствия щеками среди шоу-менов, и подобной публики. Уж лучше, чем целовать воздух рядом с чьим-то лицом.
Метрдотель пододвинул мне стул. Я кивком отослала его. Это был не феминизм, а просто недостаток грации.
Мне никогда не удавалось сесть за стол, не получив стулом по ногам, или получалось сесть так далеко, что приходилось подползать вместе с ним ближе уже самой. Так что черт с ним, справлюсь сама.
Жан-Клод, улыбаясь, наблюдал, как я сражаюсь со стулом, но помощи не предлагал. По крайней мере, от этого я его отучила. Он вернулся на свой стул одним изящным движением. Как бы напоказ, двигаясь словно кот.
Даже в расслабленном состоянии были заметны возможности его мускулов под кожей, физическое присутствие, которые было сугубо мужским. Раньше я думала, что это были вампирские штучки. Но это был он сам, просто он сам.
Я покачала головой.
– В чем дело, ma petite?
– Я чувствовала себя такой роскошной, пока не увидела тебя. И теперь я ощущаю себя уродливой золушкиной сестрой.
Он поцокал языком.
– Ты знаешь, что ты прекрасна, ma petite. Мне напоить твое тщеславие, сказав, насколько?
– Я не напрашивалась на комплименты, – я показала на него и снова покачала головой, – ты потрясающе выглядишь.
Он улыбнулся, склонив голову на бок так, что часть волос скользнуло по плечам вперед.
– Merci, ma petite.
– Ты совсем распрямил волосы? – спросила я и поспешно добавила, – выглядит замечательно.
Так и было на самом деле, но я надеялась, что это не навсегда. Я любила его кудри.
– Если бы так, то что бы ты сказала?
– Если бы так, ты должен был просто сказать. А теперь ты меня дразнишь.
– Тебе бы не хватало моих локонов? – спросил он.
– Я могу отплатить тем же, – сказала я.
Он расширил глаза в притворном ужасе.
– Только не твое венчающее великолепие, ma petite, mon Dieu! – он смеялся надо мной, но я к этому уже привыкла.
– Не подозревала, что ты можешь заставить обтягивать тебя даже льняную ткань, – сказала я.
Он улыбнулся шире.
– А я не подозревал, что ты можешь спрятать пистолет под таким… тонким платьем.
– Пока я не полезу обниматься, никто и не узнает.
– Совершенно верно.
Подошел официант и спросил, какие напитки мы будем заказывать. Я заказала воду и колу. Жан-Клод отказался. Если бы он мог что-нибудь заказать, это было бы вино.
Жан-Клод перенес стул и сел почти рядом со мной.