Ветер дует мне прямо в лицо, — при этом он умудряется проноситься сквозь туман, вместо того чтобы унести сто прочь, — и я вся сжимаюсь, стараясь сохранить тепло, когда обхожу кучу овечьего дерьма. И все это время думаю о том, что лучше было бы отправить Финна искать источник запаха, но он не выносит вида крови, а потому толку от него никакого. Вскоре я нахожу источник — это то, что не слишком давно было овцой. От нее не много осталось, только копыта, короткий хвост и кучка внутренностей, которые и воняют так отчаянно; еще я вижу раздавленную овечью голову с остатками шерсти. Шерсть на затылке овцы покрашена в синий цвет, это метка одного из стад Хэммонда. Впрочем, краску едва можно различить, ведь ни затылка, ни шеи овцы практически нет.
По коже у меня ползут мурашки от страха, хотя я и сомневаюсь, что где-то рядом может находиться кабилл-ушти. Мы все-таки слишком далеко от берега, чтобы сюда забрались водяные лошади.
Я возвращаюсь к Финну и Дав. Они развлекаются: Финн хлопает Дав по верхней губе, а Дав делает вид, что сердится.
Финн вопросительно смотрит на меня, и я отвечаю:
— Овца.
— Так я и знал, — говорит Финн.
— В следующий раз ты уж направь свое ясновидение на пастбище до того, как я полезу в грязь, — сержусь я.
— А ты не спрашивала.
И мы продолжаем путь к Скармауту.
Мы поворачиваем к лавке Дори-Мод; лавка называется «Фатом и сыновья», но почему — я и вообразить не могу, ведь у Дори нет ни мужа, ни сыновей, если уж на то пошло. Она живет с двумя сестрами, и ни одна из сестер не носит имя Фатом, и ни у одной нет сыновей. Дори весь год копит всякую всячину, чтобы все разом продать туристам за октябрь и ноябрь. В детстве я прежде всего обращала внимание на то, что Дори постоянно носит непарные туфли, это делало ее самой экстравагантной особой на всем острове. Теперь же я в первую очередь отмечаю для себя то, что ни у Дори, ни у ее сестер нет фамилий, а это сделало бы ее самой экстравагантной особой где угодно в мире.
Лавка «Фатом и сыновья» расположена на одной из узеньких боковых улочек Скармаута — это окруженная камнем дорожка, ширины которой едва хватает для Дав и ее детской тележки. Ни туман, ни солнце не проникают в этот переулок, и мы дрожим, пока копыта Дав выбивают эхо из стен зданий.
Через несколько домов от лавки, что, впрочем, совсем близко, я вижу стоящего в дверях Джонатана Кэррола, который бросает кусочки печенья шотландской овчарке. Оба брата Кэррол кудрявы и черноволосы, но у одного из них голова, похоже, вместо мозгов заполнена сырым тестом, а у другого такой же ком сырого теста забивает легкие. Однажды мы с мамой по дороге в лавку наткнулись на Брайана, того, который с больными легкими. Он скорчился под причалом, весь дрожа и хватая ртом воздух. Мама сказала ему, чтобы он делал глубокий выдох, прежде чем вдыхать снова, а потом оставила меня наблюдать за ним и пошла купить ему черного кофе. Я очень разозлилась, ведь она обещала мне рогалик с корицей из пекарни Паллсона, а их раскупают очень быстро. Мне стыдно вспоминать, но я тогда сказала Брайану, что если он умрет и я из-за этого не успею купить рогалик, я плюну на его могилу. Правда, не знаю, помнит ли он вообще об этом, поскольку в тот момент был полностью сосредоточен на своем дыхании через сложенные ковшиком у рта руки. Надеюсь, что не помнит, ведь с того времени характер у меня заметно улучшился. Теперь я только подумала бы, что плюну на его могилу, но уж точно не высказала бы этого вслух.
Но вообще-то сейчас не Брайан, а Джонатан бросает печенье собаке. Взглянув на меня, Дав и Финна, он говорит только:
— Привет, пони!
Это только подтверждает, что у него тесто вместо мозгов.
— Начинай разгружаться, — говорю я Финну, — А я пойду спрошу насчет тележки.
Лавка представляет собой узкий темный коридор, тесный, как курятник, и она битком набита всякой ерундой с маленькими белыми ценниками, которые светятся в тусклом помещении, как белые зубы. Здесь всегда пахнет чем-то похожим на сливочное масло, тающее на сковородке, — то есть просто божественно. Я вообще-то не знаю, много ли покупателей приходит в саму лавку, чтобы купить что-нибудь; думаю, в основном все продается в палатке в выходные дни и в то время, когда остров заполнен толпой народа, приехавшего на бега. Так что большую часть года и ценники, и соблазнительный маслянистый аромат просто ни к чему.
И сегодняшний день — не исключение; я делаю глубокий, немножко голодный вдох, открыв дверь. В лавке сестры ссорятся, как всегда. Я едва успеваю перешагнуть порог и углубиться в тусклое, загроможденное помещение, как Дори-Мод сует мне в руки каталог.
— Вот, — говорит она. — Вот это. Ты ведь что-нибудь купишь, да, Пак?
— Сестры зовут меня Пак, а не Кэт, поскольку все три согласны в том, что человека следует звать так, как ему самому хочется, а не просто глупо твердить имя, данное ему при рождении. Я вообще-то не помню, говорила ли им, что мне больше нравится имя Пак, чем Кэт (хотя оба имени — мои), но все равно ничего не имею против.
— Да у нее денег совсем нет, — небрежно бросает Элизабет, стоящая на лестнице в задней части лавки.
Эта лестница ведет на второй этаж, который делят между собой сестры. Я никогда там не бывала, хотя втайнe мне хочется туда попасть. Мне кажется, что там сплошь должны быть туфли и кровати. И масло.
Элизабет продолжает:
— Хотя вроде бы ей это подошло.
Я бросаю взгляд на то, что Дори-Мод сунула мне в руки. К моему удивлению, это красочный каталог лавки «Фатом и сыновья». Я открываю его наугад — и вижу элегантную черно-белую иллюстрацию: женщина в свитере ручной вязки, в вязаных перчатках, а на шее у нее красуется одно из тех ожерелий из мелких цветных камешков, которые так любят туристы. Мелкими буквами подробно описан каждый из предметов, а крупная надпись под картинкой гласит: «НЕ УПУСТИ МОМЕНТ! ПОТРАТЬСЯ НА ТО, ЧТО НИКОГДА НЕ ВЫХОДИТ ИЗ МОДЫ!»
Журнал выглядит точь-в-точь как те настоящие каталоги, что прибывают на остров на почтовом катере, только в нем перечислены вещи, продающиеся вот в этой лавке. Мое дурное настроение сразу исчезает.
— Просто изумительно! — восклицаю я.
Я делаю шаг в сторону, чтобы пыльная антикварная фигура богини плодородия перестала тыкать мне в плечо каменными пальцами. Она очень давно здесь стоит, а ее никто не покупает.
— Как это вы такое сделали? А буквы какие! Само совершенство!
— Это сделал мистер Дэвидж, типограф, — отвечает довольная Дори-Мод, заглядывая мне через плечо.
— Потому что Дори-Мод сделала мистера Дэвиджа, — сообщает с лестницы Элизабет.
Она до сих пор в халате, а волосы укладывала явно дня два назад.
— Ох, вернись лучше в постель! — без особого пыла произносит Дори.
Мне не хочется слишком много думать об этом, но все равно я помню, что мама обычно называла Дори «мощной женщиной». Это значит, что сзади она похожа на мужчину, а когда вы смотрите на нее спереди, то думаете, что лучше смотреть сзади.
А Элизабет — симпатичная, у нее длинные волосы соломенного цвета и носик, вечно вздернутый благодаря родословной и привычке. Но вот как выглядит третья сестра, Энни, никто не замечает, потому что она слепая.
Я листаю каталог, понимая, что слишком задерживаюсь, но вдруг обнаруживаю, что только рада здесь задержаться.
— А наши чашки и чайники здесь есть? И кто вообще все это увидит?
— Ох, это увидят те два-три бездельника, которые читают объявления в дальнем углу почтамта, — говорит Элизабет. Она поднялась на две ступеньки вверх, но не похоже, чтобы собиралась вернуться в постель, — И те, кому охота ждать сто лет, пока подвернется попутный кораблик.
— Почтамт? На материке! — восклицаю я.
Я уже нашла нашу чайную посуду: это очень точный рисунок одного из толстеньких чайников с изображением вполне заурядного чертополоха на боку, нарисованного мной, — и теперь я вижу: иллюстрации сделаны той же рукой, что рисует картинки к объявлениям на последней странице нашей маленькой скармаутской газеты, выходящей каждую среду.
Надпись под рисунком сообщает, что это чайник «уникального дизайна» и что «количество ограниченно». Также говорится, что все чашки и чайники подписаны автором и пронумерованы, чего я на самом деле не делаю. Мне очень странно думать, что вроде бы некая часть меня самой отправляется через океан без меня. Я тычу пальцем в написанное под картинкой и спрашиваю:
— А это что такое?
Дори-Мод читает.
— А… от этого они будут дороже стоить. Тебе нужно всего одно мгновение, чтобы расписаться на них и пронумеровать. Заходи-ка, выпьем чаю. Элизабет не будет больше ворчать. А где твой брат?
— Я не могу остаться, — с сожалением отвечаю я, — Мне нужно… нужно отвести Дав… туда, на пляж. Как вы думаете, Финн мог бы оставить тележку за магазином, когда разгрузится?