-Ничего, будем надеяться, что в этот раз его не скрючит, - попыталась утешить ее Повариха.
Утомленные событиями бояре собрались расходиться по домам, когда осиротевший дворец настигло новое потрясение.
Со стороны сокровищницы, где в числе прочих предметов царской необходимости хранилась посуда для пиршеств, раздался подозрительный шум, и вскоре двое дюжих молодцов выволокли пред светлые очи младой Царицы связанного паренька в каком-то невообразимом одеянии.
-Не прогневайся, матушка! Вора поймали, разбойника и душегуба! Половину кладовой опустошил, и когда только успел краденое сообщникам передать, не разумеем! Схватили его прямо на месте, за черным делом. Спасибо сестрицам твоим, тревогу подняли. Уж как брыкался, насилу скрутили!
Бояре выпучили глаза: Егор Гвидонов в комбинезоне-стрейч пурпурного цвета произвел на них неизгладимое впечатление. Так сказать, не мышонок, не лягушка, а вообще незнамо кто… Царица же шагнула навстречу разбойнику, простерла вперед белы рученьки - да как заголосит:
-Мальчик мой, сыночек родненький! Уж как я тебя, кровиночку, умоляла: держись подальше от дворца, поганец бессовестный! Отрубят теперь буйную твою головушку, как жить на свете белом стану?
Царица сделала еще пару шажков, закатила глазоньки да и брякнулась прямо на голый пол. Представляете, как заметались царевы мамки-няньки? А Бабариха только кулак себе в рот сунула, чтоб не заорать. Вот угодила в переплет на старости лет!
-Не дрейфь, бабка, всё идет по плану, - ущипнула ее легонько Повариха. - Главное, никакой самодеятельности. Не то на плаху попадешь, за компанию с «дочуркой». Делай, что скажем, и будешь в шоколаде.
Бабариха согласно икнула.
Тем временем успевшая ожить Царица бурно рыдала, каясь пред безмерно удивленными боярами в фантастических грехах. Мол, да, была в моей биографии темная страница, что уж теперь скрывать. Попала я в плен к разбойникам и прожила у них пару лет, в тяготах и лишениях, успев родить сынка их бессовестному атаману. Потом меня героически освободил проезжий богатырь, достойно скончавшийся от полученных ранений, и я разыскала сестер, с которыми и вернулась к матушке. Ребенок остался у преступного папаши, и я никому о нем не рассказывала, хотя, конечно, сердце глупое материнское и трепыхалось периодически в тоске и печали. И надо ж было этому обормоту теперь во дворец заявиться!
Дальнейшие рыдания обрели столь бурную выразительность, что слов за ними было уже не разобрать. Впрочем, окружающие и так успели уловить трагическую суть происходящего.
Связанный паренек молчал, бросая на матушку удивленные взгляды. В самом деле, что еще оставалось Егору Гвидонову? Не закричишь же: «Люди добрые, не слушайте Царицу, лапша всё это на ваши развесистые уши! Как она могла меня родить, если сама на три месяца младше?»
А рыдающая Сонька меж тем досеменила по крутым ступенечкам до Егора, обхватила его за плечи, демонстрируя родственную привязанность, и звенящим голосом заключила:
-Что ж, уважаемые бояре, мне остается лишь удалиться со своим несчастным ребенком во сыру темницу и смиренно ожидать мудрого и справедливого решения царя-батюшки. Единственная просьба: если у вас тут водятся крысы или тараканы, заприте меня где-нибудь подальше от них, не то я этого решения не дождусь, а сразу умру от ужаса.
Тут уже прослезились и умудренные жизнью бояре. Могучие стражники, растроганно хлюпая носами, подхватили государыню под белы рученьки и повели в западную светелку с крепкими ставенками, живо превращающими это надежное помещение из «светелки» в «темничку».