Королева, не обращая никакого внимания на эти истерические реплики, продолжала:
– Как раз наоборот. Я рада принять смерть от существа, благодаря своему великому предназначению приобщившегося к сонму небожителей. Это как-то примиряет меня с грядущим распадом души и тела. А иначе я угасала бы еще очень долго. Эти вертихвостки, недостойные даже скорлупы яиц, из которых они совсем недавно вылупились, только и умеют, что шушукаться по углам. Пролить мою кровь им не дано.
– Очень скоро одна из этих вертихвосток займет твое ложе и сделает для вещунов не меньше добра, чем в свое время сделала ты. Таковы непреложные законы природы, и нам не остается ничего другого, как покоряться им.
– Думаешь, это легко? Было такое время, когда я искренне полагала, что законы природы писаны не для меня, – вздох королевы был подобен шипению лопнувшего автомобильного баллона. – Самомнение меня и погубило. Не повторяй моих ошибок. Даже взобравшись на самую высокую гору, помни, что рано или поздно придется спускаться вниз… А как ты собираешься убить меня? Я так ослабела, что даже утратила способность читать чужие мысли.
– Тебе надо выпить вот это! – я продемонстрировал роковой флакон.
– Что там у тебя? Истома? Боюсь, для меня она будет слабовата. Заснуть-то я, может, и засну, но с жизнью не расстанусь. Оставь ее себе на память… Я тут заранее приготовила для себя одно верное средство, расплатившись за него последним яйцом. Смерть будет довольно поучительная, но зато вполне достойная королевы. Поищи в подушках. Самой мне до него не добраться, а попросить, кроме тебя, некого.
Я перебралл гору подушек, расшитых тончайшей золотой канителью и в одной вместо птичьего пуха обнаружил тяжелый серый песок, похожий на свинцовые опилки.
– Нашел? – поинтересовалась королева. – Тогда рассыпай его по ложу. Швыряй горстями, не жалей. На меня тоже… Когда закончишь, разбей любой светильник и бросай сюда. После этого быстренько уходи и не забудь поплотнее закрыть за собой дверь. Сквозняки опасны для зарождающегося огня точно так же, как и для стариков…
Я сделал все так, как велела королева, и спустя минуту ее ложе пылало, словно боевая машина, подожженная термитным снарядом. Дело оставалось за малым – вытащить отсюда обезумевшую принцессу и подпереть дверь алебардой, позаимствованной у вещуна.
В самый последний момент из огня, стрелявшего во все стороны искрами, раздался совершенно спокойный голос:
– Да не оставит тебя удача.
Планы принцессы можно было считать наполовину сбывшимися, но далось это ей нелегко. Вид у гордой Чуки был такой, что впору смирительную рубашку надевать – тут вам и конвульсии, и закатившиеся глаза, и пена на губах.
Но по мере того, как яркий, мерцающий свет, пробивавшийся в узкую щель под парадной дверью, постепенно угасал, прежнее самообладание стало возвращаться к ней.
– Поздравляю, – сказал я, чувствуя себя, как побитая собака. – У нас в таких случаях говорят: королева умерла, да здравствует королева.
– А у нас не принято говорить ничего, – Чука утерла с лица слезы, пот и слюну. – У нас принято выжидать, какая именно из претенденток превратится в королеву. Во многом это игра случая.
– Сама ты сейчас что ощущаешь?
– То же самое, что и все остальные мои подруги. Ужас перед неведомым и мучительную ломоту во всем теле. Но они еще ничего не знают о случившемся и пытаются побороть свою мнимую хворь. Вопрос в том, чей организм сумеет перестроиться быстрее. Тут важно каждое мгновение.
– А что ожидает тех, кто не успеет?
– Они умрут. Нельзя быть королевой наполовину или на одну треть. Настоящая королева потом наплодит много новых наследниц… Кажется, начинается, – голос ее сразу осип. – Меня словно в кипяток окунули.
Да я уже и сам заметил, что с принцессой творится что-то неладное. Ее агатовые глаза быстро выцветали, как это бывает в моменты сильной боли, а волосы, наоборот, темнели. Платье, прежде болтавшееся, как на колу, вдруг стало тесным для наливающейся плоти и затрещало по швам.
– Душно! Жмет! – пробормотала она, остервенело сдирая с себя одежду. – Помоги!
Конечно, в биологическом плане мы были совершенно несовместимы и наши места во вселенском паноптикуме жизненных видов отстояли друг от друга весьма далеко, но от принцессы исходила сейчас такая чувственность, такая страсть, такое порочное очарование, что моя мужская сущность отреагировала на это самым подобающим образом.
Вполне возможно, что смерть королевы была отнюдь не единственным испытанием, выпавшим сегодня на мою долю.
Заодно с одеждой избавившись и от своего бесполого прошлого, принцесса была вольна теперь сама выбирать любовников, благо вещунов, в принципе пригодных для этой роли, поблизости хватало.
Но все сложилось совсем иначе, чем я предполагал.
В следующий момент она уже вцепилась в меня, словно легендарный платоновский первочеловек, отыскавший, наконец, свою утраченную половинку, и неведомая сила понесла нас по залу. Осыпая меня поцелуями, принцесса что-то пылко бормотала, путая все на свете языки.
Одолеть ее в нынешнем состоянии не смог бы даже борец-тяжеловес, но я отбивался как мог, взывая не к чувствам, что было бы совершенно бесполезно, а к разуму.
– Опомнись! Мы чужие по крови! Ты никогда не сможешь зачать от меня! Не теряй драгоценного времени! Сейчас сюда сбегутся все твои подруги, и еще неизвестно, кто из вас станет королевой!
Вряд ли эти слова доходили до сознания принцессы, затуманенного исступленным вожделением, но кто-то третий, неимоверно могучий, отшвырнул меня прочь и закружился вместе с ней в разнузданном танце-соитии.
В новом партнере принцессы – здоровенном самце, нагом, как морское божество, – я с трудом узнал моего боязливого и неловкого приятеля. Роковая любовь на пять минут превратила его в силача и красавца.
Не без горечи уяснив, что возвращаться во владения вредоносцев мне придется одному, я мысленно простился с вещуном и на цыпочках покинул зал, впервые за много веков ставший ареной плотских утех.
Усевшись в коридоре на каменную лавку, вытертую задами придворных до зеркального блеска, я развязал котомку, с которой в последнее время никогда не расставался, и обратился к яйцу (не надеясь, конечно же, завязать с ним диалог):
– Очень скоро ты станешь круглым сиротой. Твоя мать уже погибла, а скоро та же участь постигнет и названого отца. Но пока мы вместе, ничего не бойся.
Ответом мне был не совсем трезвый, но внятный голос:
– И ты тоже…
От подобного чуда я невольно вздрогнул, но тут же сообразил, что это всего лишь обрывок фразы, оброненной кем-то из проходивших мимо стражников (они долгое время простояли на внешних постах и потому не отведали похлебки, заправленной истомой). Целиком фраза звучала примерно так: «Я, конечно, опростоволосился, но и ты тоже ничем не отличился».
И пусть этот случай был простым совпадением, я воспринял его как добрый знак.
Любой государственный переворот, пусть даже самый никчемный, сопровождается беспорядками. Нет лучшего момента для бесчинств, чем период междуцарствия, когда одна власть уже растеряла силу, а другая еще не надрала ее. Отсюда и проистекают всяческие исторические феномены вроде темных веков, смутного времени, окаянных дней, военного коммунизма, семибоярщины, хованщины и перестройки.
Нечто подобное творилось сейчас и в подземной обители. Бывшие подруги Чуки, с некоторым запозданием осознавшие, что они уже не совсем принцессы, а нечто совершенно иное, принялись всеми силами подстегивать процесс своего перерождения.
Поскольку единственной целью грядущей метаморфозы было зачатие, подразумевающее, как минимум, наличие партнеров другого пола, нарождающаяся чувственность принцесс воспламенила вещунов, пробудившихся от сна.
Но в самый интересный момент все эти потуги оказались тщетными – Чука успешно завершила процесс превращения в полноценную королеву. Единственное вакантное место повелительницы вещунов отныне (и на целую эпоху вперед) было занято. Десятки и сотни существ, так и не ставших окончательно мужчинами и женщинами, посчитали себя обманутыми.
Одни продолжали предпринимать бессмысленные попытки соития, а другие употребили свою неистраченную страсть для погромов, первой жертвой которых стала кухня. Со стороны все происходящее напоминало даже не пиры Валтасара, а последнюю содомскую оргию (говорю с чужих слов, поскольку самому мне на этом достославном мероприятии присутствовать не довелось).
За себя я нисколько не боялся – сейчас вещунам было не до чужаков. Впрочем, беспорядки вскоре стали стихать – сказывалось влияние юной королевы. Ее власть распространялась по обители не посредством указов и карательных мер, а единственно с током воздуха.
Если кого-то другого смиряет сила оружия или подкуп, то для вещунов таким средством был запах (хотя и вполне определенный).
