Раздался раскат грома…
Поговаривают, что боги играют в игры с жизнями людей. Но в какие игры, и почему, и личности действующих пешек, и в какую игру сейчас, и каковы ее правила – кто знает?
Раздался раскат грома…
Он прогрохотал шесть раз.
А сейчас ненадолго оторвемся от залитых дождем улиц Анк-Морпорка, промокнем насквозь в утренних туманах Диска, и остановим свое внимание на молодом человеке, направляющемся в город со всей открытостью, искренностью и невинностью цели, как айсберг, дрейфующий по основным судоходным путям.
Юношу звали Морковка. И совсем не из-за его волос, которые его отец всегда коротко стриг из соображений Гигиены. А из-за его облика.
Это был заостряющийся облик юноши, ведущего здоровый образ жизни, питающегося здоровой пищей и вдыхающего полной грудью прекрасный горный воздух. Когда он напрягал плечевые мышцы, то прочие мышцы были вынуждены уйти прочь с дороги первыми.
Он был также опоясан мечом, преподнесенным ему при загадочных обстоятельствах. Весьма загадочных обстоятельствах. Поэтому на удивление было что-то неожиданное в этом мече. Он не был волшебным. У него не было имени. Когда вы им размахивали, то не испытывали ощущение силы, а просто зарабатывали на ладонях волдыри; вы могли поверить, что это был меч, которым пользовались столь часто, что он прекратил быть чем-либо кроме как мечом квинтэссенции, длинным металлическим бруском с очень острыми краями. И на его клинке не была начертана судьба, его судьба.
На самом деле он был действительно уникальным.
Раздался раскат грома…
Городские водостоки тихо побулькивали, ночь угасала, иногда слабо протестуя.
Когда вода подошла к лежавшей фигуре капитана Бодряка, то поток разделился, и вода потекла вокруг него двумя потоками. Бодряк открыл глаза. Это был миг полного покоя, пока память еще не нанесла ему удар лопатой.
Для Дозора это был плохой день. С одной стороны состоялись похороны Герберта Гамашника. Бедный старина Гамашник. Он нарушил одно из основополагающих правил существования стражи. Это правило отнюдь не было тем, что люди, подобные Гамашнику, могли нарушать дважды. А потому его положили в промокшую землю, дождь барабанил по крышке гроба, и никто не явился оплакать его, кроме трех уцелевших членов Ночного Дозора, наиболее презираемой группы во всем городе. Бедный старина Гамашник.
Бедный старина Бодряк, подумал Бодряк.
Бедный старина Бодряк, он здесь в водостоке. И оттого он вздрогнул. Бедный старина Бодряк, вода крутится водоворотами под его нагрудником. Бедный старина Бодряк, наблюдающий, как в водостоке проплывают нечистоты. Вполне возможно, что бедный старина Гамашник имел бы сейчас более пристойный вид, подумал он.
…Он ушел с похорон и надрался. Нет, не выпил, а совсем другое слово, оканчивающееся на «ца». Пропойца, вот подходящее слово. Ибо весь мир скукожился и был отвратителен, как в искажающем стекле, только попавший в фокус, как если бы вы смотрели на него сквозь дно бутылки.
Но было еще что-то, дай бог вспомнить.
Ах, да. Ночное время. Время дежурства. Хотя уже не для Гамашника. Нужно брать новобранца. Новобранец появляется невесть откуда, не так ли? Паренек из деревеньки. Пишущий письма. Пичужка из пьянчужек…
Бодряк сдался и повалился на спину. Водосток продолжал бурлить.
Над головой полыхающие буквы шипели и гасли под дождем.
Не только свежий горный воздух дал Морковке его исполинское телосложение. Воспитание в золотом прииске, управляемом гномами, и работа по двадцать часов в день, когда он толкал вагонетки на поверхность, должна была в этом помочь.
Он шагал сутулясь. Что значит быть воспитанным в золотом прииске, управляемом гномами, которые думают, что пять футов хорошая высота для потолка.