– Нет, забыли, – упорствовал Гаузе. – Не может быть, чтобы патронов не привезли. Подумайте, Василий Иванович, – разве может быть, чтобы патронов не подвезли?
– С патронами ты меня уел. С патронами не объясню. А может, экономят?
– Неужели бы на вас пулю пожалели?
– Нет, на меня бы не пожалели. И все-таки, с чего бы им о нас забыть?
– Потому что времена изменились.
– Времена не меняются, – старик сказал. – Люди меняются, а времена не меняются.
– Сталин умер, Берию расстреляли. И как раз в пятьдесят третьем. Двадцать три года назад!
– Чего?
– Сталин, говорю…
– Врешь, – сказал старик. – Теперь-то я вижу, что ты и в самом деле – Гитлер, враг нашей Родины. Сталин никогда не умрет.
И как уж Гаузе старался, убеждал, но старик Чапаев был непреклонен.
– Потому что, – говорил он, – товарищ Сталин – мой друг и защитник.
И рассказал полководец Чапаев свою биографию.
8
– Ранили меня на реке Урал белые гвардейцы и взяли в плен. А я в исподнем был. Спрашивают: «Хочешь ли ты смерть принять или будешь нам честно служить?» А я отвечаю: «Как я есть мобилизованный насильно в Красную Армию крестьянин, то мне все равно, кому служить». Такова была моя военная хитрость. Ну, перехитрил я их, дослужил у них до конца Гражданской, потерпел вместе с ними поражение, но скрылся от наказания, а поселился на хуторе, у одной вдовы, и жил спокойно, даже в колхоз вступил. Пошел как-то в кино, а там картину мне показывают про подвиги товарища Чапаева. Понял – про меня. Рассказал я жене об этом событии, а она мне говорит: «Объявись, может, пенсию выдадут». Сообщил я о себе куда надо, проверили мою биографию, стали думать, что со мной делать, если я героически погиб много лет назад. Привезли меня в конце концов к товарищу Сталину. Принял меня вождь и говорит: «Не знаю, что с тобой делать. Столько мы с тобой вместе боевых верст прошли, Царицын защищали, Колчака разбили, из одного котелка щи хлебали, а вот теперь не могу тебя в живых оставить». Пригорюнился вождь, а я его спрашиваю: «Почему, Сосо, не можешь?» А он отвечает: «Не могу я народ обмануть. Народ полагает, что ты погиб геройской смертью, а не нанялся врагам в наймиты». «Может, – спрашиваю, – отправить меня обратно в деревню?» «Нет, – говорит, – там уже многие знали. Пришлось уже твою жену ликвидировать и других раскулачить. Нет, убивать я тебя не могу, хоть и настаивает на этом моя государственная безопасность. Лучше я, в память о походах, дам тебе вечный срок. Живи». Вот так, выпили мы с вождем, поблагодарил я его за милость и уехал сюда. А ты говоришь – умер. Нет, с такой мудростью не умрешь.
– Так чего же вы тогда бунтуете? – Гаузе спросил. – Покорялись бы!
– Вот тут ты не понимаешь, – Чапаев возразил. – Не знает наш вождь, что вдали от него подручные творят. Скрывают от него правду. Сталин только изолировать хотел – а им бы со свету сжить. И ты меня не сбивай, потому что и у меня идеалы есть. Дойду до Сталина и всю правду ему расскажу. А если, по твоей вражеской версии, Сталин умер – к кому я пойду? Вот достроим мы железную дорогу на помощь китайской революции, я тогда выйду по амнистии и все Сталину расскажу.
– Не нужно уже помогать китайской революции, – сказал печально Гаузе, хоть и не рассчитывал на понимание. – Потому что власть в Китае захватила враждебная нам клика Мао Цзэдуна.
Старик и возражать не стал такой крамоле и идиотству. Только подошел к двери и крикнул в задвижку:
– Возьмите от меня врага народа, сущего Гитлера, с которым я оставаться не могу – задушу его ненароком. Как Бухарина задушил, чтобы он на честных зэков начальству не стучал.
9
Отделили Гаузе от честного полководца, повели по коридору. Солдат спросил его:
– Ну куда тебя, врага, подселить?
Открыл дверь соседнюю. Там сидит за столом человек в железной маске, забрало маленькое приоткрыл, хлеб туда крошками пихает.
– Принимайте врага, – солдат сказал. – Чапаев с ним жить не хочет.
– Почему же? – человек в железной маске спросил. Голос глухой, внутри маски звуки блуждают, с трудом наружу выбираются.
– А он вредные вещи высказывает. Будто товарищ Сталин дуба дал, а товарища Берию расстреляли.
– Расстреляли? Нет, такого я не приму. Веди дальше.
А в коридоре уже полковник Бессонов стоит.
– Что случилось? – спрашивает.
Объяснил солдат.
– Не знаю, что с тобой делать. Клевету распространяешь, надо бы тебя засудить, да суд на перерыв удалился. А что у тебя за папочка в руке?
– Эта?
Гаузе и забыл, что папку с делом Бессонова с собой из камеры унес.
Взял папочку полковник Бессонов, прочел заявление, вернул папку Гаузе и говорит:
– Не верь ты им, П-234. Собрание мы в прошлом месяце проводили. Левкой на него сам не пришел. Значит, говоришь, Сталина с Берией расстреляли, а о нас забыли?
– Сталин сам умер.
Полковник к ушку Гаузе наклонился и прошептал:
– Очень даже допускаю. Давно пора.
Вслух как завопит:
– За такую клевету мы тебя в живых не оставим! Ты на что руку поднял? Ты кого обидел? Ты в лице наших вождей всех рядовых сотрудников безопасности обидел!.. Что же мне с тобой сделать?
– Я лучше уйду от вас, – сказал Гаузе.
– Нет, уйти ты не уйдешь, отсюда никто еще не уходил. Мы лучше тебя психом объявим. В госпиталь изолируем. А ну, охрана, выкинуть из больницы всех симулянтов!
– Но нет уже лагерей! – возмутился Гаузе. – Вы не имеете права!
– Лагерей нет, говоришь? – удивился Бессонов. – А наш как же?
– Ваш – это не лагерь. Это… мамонт! По ошибке существует. Как только узнают, вас разгонят.
– Слушай, П-234, а Министерство госбезопасности есть?
– Оно теперь называется Комитетом, и в нем сидят настоящие ленинцы.
– Есть, значит?
– Но не имеет ничего общего…
– Ну, тогда все в порядке. Скоро понадобимся. Ведите психа в больницу. Слов его всерьез не принимать!
10
В больнице у Гаузе свой закуток, фанеркой от пустой палаты отгорожен. На койке одеяло, райская жизнь, отдых для измученной души. Только окно с решеткой.
Доктор Морозов знакомый, зубы рвет, градусники ставит.
– Здравствуйте, – говорит. – На лекарства не рассчитывайте. Нет для вас лекарств. К тому же нам приказано уморить тебя. Так что готовься. И распишись заранее. Еще бумажка.
«Справка.
Дана в том, что заключенный Гаузе Петр Петрович скончался от диабета в лагерной больнице 1 сентября 1976 года.
Врач больницы,
доктор медицинских наук Павел Морозов».
– Не буду расписываться, – сказал Гаузе.
– Придется, – сказал доктор.
– Ну ладно, – сказал Гаузе.
И на бумажке, сверху, как резолюцию, наложил:
«Умирать отказываюсь. П. Гаузе».
Доктор Морозов расстроился.
– Как же я такую справку людям покажу? Такую справку показать нельзя.
– И не показывайте, – сказал Гаузе. – А почему это мне ваша фамилия и имя где-то встречались?
– А я – человек известный.
– Доктор медицинских наук?
– Это – должность такая. А известен я с иной стороны. Я на папу своего написал. А потом меня кулачье убило. И погиб я героической смертью.
– Павлик! – сказал Гаузе. – Разумеется. Вам памятник на Красной Пресне стоит, к вам пионеров водят.
– Пускай водят, – сказал Павлик. – Вы только резолюцию свою со справки снимите, не могу же я с такой резолюцией вас диабетом уморить.
– Так, значит, и вас не убили?
– Убили, убили. Их как прижали, они во всем и признались. А со мной что делать? Пришлось меня изолировать, чтобы не портить картину классовой борьбы. Только вы не думайте, что я здесь заключенный! Я уже давно выслужился. Чин имею, докторскую диссертацию по медицине получил лично от товарища Бессонова. Скоро обещали академиком избрать.
– Врет он все, – из-за фанерной перегородки донеслось. – Не быть ему академиком. Публикаций мало.
Тут заглянула знакомая – красивая женщина, что доктору ассистировала. Глаза у нее зеленые оказались, зрачок поперек, как у кошки. Злая.
– Там комиссары пришли, – говорит. – Принимай.
За открытой в коридор дверью шли вереницей старики. Двадцать шесть стариков насчитал Гаузе.
– Ну, я пошел, – сказал бывший пионер Павлик Морозов. – Бакинские комиссары пришли, будут от меня лекарств требовать. А откуда я им лекарств возьму?
Не стал Гаузе уточнять, как же комиссары в живых остались. А почему бы им и не остаться?
Опустел закуток. Гаузе решил, что пора ему в борьбу включаться. Ни минуты нельзя даром терять. Некоторые уже его бояться начали. Вот и начнем: постучал он в фанерную загородку. Там кто-то лежит. Больной, но живая душа.
– Вы меня слышите? – спросил.
– Слышу.
– Сталин умер, – сказал Гаузе. – Все лагеря закрыты.
– Ну уж и все, – ответил голос. – Поверить трудно.
– Ваш лагерь – историческая ошибка. Ее нужно исправить.
– Нет, – сказали из-за фанерки. – Нельзя нашей стране без лагерей. Страха не будет. Погибнет без лагерей советская власть.
