Короткими и хилыми передними лапками оно старалось как-то отбиться от старосты, и эти тщетные попытки демонстрировали его полное незнание крестьянской жизни. Тот, кто пашет и сеет, всегда силен и мускулист, а уж сильнее старосты в деревне может быть только кузнец. Но кто связывается с тем или с другим, находясь в здравом уме?
– Господин Думгар! Господин Думгар! – орал староста во всю мощь своих могучих легких. – Это я, Иоффа! У вас тут животинка какая-то сбёгла, не иначе еще не хватились!
– Какая животинка? – зарокотало из-за дверей, отчего существо еще безнадежнее заелозило лапками по плитам и даже пискнуло от ужаса.
– Да уродец какой-то в беретке. – Староста внимательно изучил несчастного пленника и уточнил: – Цвет такой, заковыристый…
– Блю-рояль, – тихо сказало существо.
– Бредит бедное, – посетовал староста, – неясные речи говорит. Не иначе как какой-нибудь колдовской мышь или ящер. Из музыкантов.
– Я троглодитус! – взвизгнул пленник, скребя когтем по кожаной куртке своего мучителя. – Я ученый троглодитус из Сэнгерая. И я ищу мастера Зелга.
Староста так и замер с открытым ртом, держа несчастного троглодитуса на вытянутой руке.
Дверь бесшумно отворилась; отчего-то это выглядело еще страшнее, чем если бы она открылась со зловещим скрипом и скрежетом. И на пороге возник тот, кого староста называл господином Думгаром. При виде хозяина замка троглодитус ойкнул и бессильно обвис, словно тряпичная кукла, которую бессердечные дети довели до крайней степени износа.
– Это не наше, – сообщил господин Думгар после того, как несколько долгих секунд мерил пленника холодным взглядом. – Это надо отнести обратно в деревню и подробно расспросить, что у него за дело к милорду. – Думгар выдержал паузу и сообщил поистине бесценную вещь: – Такие, как оно, обожают хмельной сидр, но совершенно не умеют противостоять опьянению. Выбалтывают все после второй кружки.
– Слушаюсь! – гаркнул староста и потащил бесчувственного троглодитуса по направлению к харчевне «На посошок».
Глава 3
После отъезда ее величества королевы Кукамун в гости к матушке, а также предшествовавшего поездке скандала, больше похожего на локальную, но разрушительную войну, во время которой в очередной раз выяснялись причины, побуждавшие короля игнорировать существование любезной тещи, невзирая на ее постоянные напоминания посредством писем и гонцов, во дворце воцарилась удивительная атмосфера, зовущаяся благолепием.
Самая трудная война, которую я вел, была война с моей женой Олимпией.
Филипп Македонский
Проводив супругу до самых парадных дверей и наглотавшись лекарственной бамбузяки, его величество чувствовал себя как человек, только что в одиночку спустивший на воду флагманскую галеру. Но было и утешение: три дня полной свободы, тишины и покоя, коими следовало воспользоваться с умом.
Юлейн Благодушный предполагал плотно пообедать, а затем завалиться на любимый диван в тенистой беседке и соснуть часок-другой. Затем выпить кувшинчик игристого, присланного намедни Илгалийским князем в счет карточного долга. И уж потом заняться неотложными государственными делами. То есть обстоятельно, от корки до корки, изучить многостраничный «Королевский паникер», уделив особое внимание результатам позавчерашней паялпы, в которой он поставил немаленькую сумму не на фаворита сезона, а на подающего большие надежды быкоборца из приграничного Вианта. На счету молодого дарования было двадцать с лишним побед и ни одного поражения, но это можно было не принимать в расчет, пока не состоится дебют на знаменитой чесучинской арене. А там вот уже несколько лет безраздельно царил некий Гару.