– У меня в тех краях, – он улыбнулся, – помощников нет, тем более, что сие преступление совершено не нашими подопечными, а я бы сказал, случайными людьми. Я не могу предположить, какую тайну мог знать Мякотин, что заслужил столь жестокой смерти?
– А должны бы знать, – Путилин смотрел на Орлова, – служба наша такая, знать то, что ещё преступник не знает и даже не задумался.
– Повздорили, да и… – сказал Миша, но был перебит твёрдым голосом начальника.
– Ты же, Миша, слышал, что шли они мирно и в согласии, но неожиданно один из приятелей набросил удавку, значит, не в мимолётной ссоре дело, а в более глубокой причине.
– Но ведь почти дети.
– Вот именно, как совершать такой, – Путилин постарался подобрать слово, но не сумел, – такой проступок, так дети, а ведь им лет по семнадцать – восемнадцать. Согласись, что далеко не младенческий возраст и тем более, не младенческие поступки. Лишение жизни сотоварища ли, малознакомого юноши, не столь важно, главное в этом проклятом слове «убийство».
– Я—то понимаю, – вновь начал Жуков.
– Не будем вдаваться в запредельные философствования, для этого в университетах целые факультеты открыты, наше дело попроще, нежели строить теории. Нам надо найти преступников, которые, между прочим, ходят рядом с нами по земле и посмеиваются, что дело сошло им с рук. Поэтому вернёмся к нашим баранам, то есть разбойникам.
– Так мы всё рассказали, – теперь уже Миша смотрел на штабс—капитана, ожидая то ли подтверждения сказанным словам, то ли новых, о которых Василий Михайлович при встрече в станционной буфетной утаил.
– Мне добавить нечего, – произнёс бесцветным голосом штабс—капитан, словно стыдился, что добавить абсолютно нечего.
– Итак, – Иван Дмитриевич подошёл к столу, постучал пальцами по пачке бумаг и сел в кресло, – итак, мы пока остановились на тропинке, которая вроде бы и бежит вперёд, но она настолько тоненькая, что теряется среди дикорастущего поля. Ладненько, господа, ладненько, но стоять, значит, терять время, которого не так много отпущено нам.
Помощник и чиновник по поручениям позволили и себе присесть на стулья, стоящие подле стола.
– Иван Дмитрич, как понимаю, у вас есть ниточка? – Произнёс штабс—капитан.
– Слишком зыбкая, – посетовал Путилин, – но не стоит её отбрасывать, а стоит проверить. Нами не проверен Иван Нартов.
– Сосед и давний приятель по петербургской квартире Мякотина?
– Да, той квартиры, где останавливался Сергей Мякотин, когда по просьбе дяди занимался его делами.
– А что с ним?
– В день убийства Иван Нартов не посетил гимназию, где проходит курс обучения. Надо выяснить, где он был, сам он говорить на интересующую нас тему отказался.
– Да, Иван Дмитрич, я проверял, что Нартов в гимназии не был в день убийства.
– Так проверьте, – раздражённо произнёс Путилин.
– Но ведь этим занимался Иван Иваныч?
– Да, Вы правы, но теперь на господина Соловьёва больше не рассчитывайте.
– Но…
– Никаких но, ближайшими днями он будет занят другим делом.
– Понятно.
– Можете рассчитывать только на себя.
– Так точно, – сказал Орлов, военное прошлое иной раз давало о себе знать, – при необходимости можно ли привлечь агентов к расследованию?
– Обходитесь собственными силами.
– Понятно, – теперь уже тяжело вздохнул Жуков.
– Господа, время утекает, а это значит, если мы не возьмём преступника сейчас, то дело останется нераскрытым, так что, господа, за работу.
– Сдаётся мне, милостивый государь Василь Михалыч, что тянем «пустышку» в этот раз, – уже в коридоре тягуче произнёс Миша, уподобляясь говору преступного сословия, – Ваньку стоило бы в покое оставить, нет на нём вины.
– Поживём – посмотрим, – ответил на тираду Жукова штабс—капитан.
– Вам видней.
– Ты себя отделяешь от задания?
– Ни в коей мере, – поспешно ответил Путилинский помощник, – проверим мальчишку, а дальше что?
– Там видно будет, – усмехнулся Орлов, – куда—нибудь да заведёт наша эдакая любознательность. Так что ты на Сергиевскую по моим следам, а я по соловьёёвским – в гимназию.
– А что там проверять, если вы там были?
– Миша, – укоризненно произнёс Василий Михайлович, – зачастую некоторые люди рассказывают при повторном посещении то, что вспомнилось или утаилось. Особенно горничные, которые знают больше самих хозяев. Так что завтра с утра по коням, а нынче, уж прости, устал я что—то, пятнадцатый час на ногах. До завтра, дорогой друг, до завтра!
Сон ушёл прочь, словно его и не было в помине, только вот закрыл глаза и уже за окном прохладное утро. Миша потянулся и резко выскользнул из—под тёплого одеяла, тело окатила волна прохладного воздуха. Замахал руками, несколько раз подпрыгнул и начал надеватьрубашку.
После стакана горячего чая, выкушанного со вчерашним пирогом с везигой, немного посидел за столом, хотел было газету почитать, но после первых строк, отложил в сторону. Тяжело вздохнул, словно предстояло не на опрос ехать, а тяжёлые мешки на баржу таскать. Вышел из дому, день обещал быть погожим, ни единого облачка, только ласковое весеннее солнце. Собрался отправиться на Сергиевскую улицу. Предстоял очередной день хождения в поисках новых сведений или проверки уже известных фактов.
Горничная у Нартовых была весьма привлекательной молодой особой в накрахмаленном фартуке. Пользуясь служебным положением и привлекательной внешностью, Жуков смотрел на девушку, не опуская наглых глаз, и отметил, что такое положение ей не только приятно, но ни тени неловкости. Напротив, судя по мимолётной улыбке, горничную забавляло столь пристальное внимание к её особе, Сперва возникла нелепая пауза, потом разговор возник сам собой, словно не Миша пришёл с визитом к господам Нартовым, а именно явился к горничной, имея цель – знакомство.
– Доложите господину Ивану Нартову, – произнёс, прокашлявшись, Жуков, при том скрывая смущение.
– Простите.
– Доложите сыну господина Нартову Ивану, что к нему с визитом помощник начальника сыскной полиции Михаил Силантьевич Жуков.
– Очень жаль, – невольно вырвалось у девушки, и она густо покраснела.
– Что жаль?
– Прошу прощения, но Иван Тимофеевич отсутствуют.
– Где я могу его найти?
– Они с утра в гимназии.
– Так, так. Скажи—ка мне, – и Миша пристально посмотрел в глаза девушки, словно выпытывая у неё имя.
– Вера, – и она согнула правую ногу, а левую отвела в сторону, как учила хозяйка.
– Скажи—ка мне, Вера, – улыбка летала по губам Миши, – Иван всегда дисциплинирован и всегда посещает гимназию?
– О да, – глаза доверчиво смотрели на путилинского помощника, – Тимофей Иваныч в этом отношении строг.
– А разве четвёртого числа не приносили телеграмму из гимназии?
Лицо девушки ещё не освободилось от пунцовости, как новая волна окрасила не только лицо, но и шею. На глазах выступили предательские слёзы, горничная сложила на груди руки.
– Не выдавайте меня. Господин Жуков, не выдавайте.
– Хорошо, только возьми, Вера, в соображение, что мне нужна правда и я не собираюсь никого подводить под монастырь, только, если, – он умолк и продолжил, – здесь нет преступного деяния.
– Почему?
– Ну, полноте! Вера, ещё спрашиваешь. Покрывать преступления я не в праве.
– Иван Тимофеевич? – Она всплеснула руками. – Да не может такого быть7
– Вера, я ничего не утверждаю, но мне необходимо знать, где бывает Иван, когда не появляется в гимназии?
– Тимофей Иваныч…
– Не бойся, если нет преступных деяний, то господин Нартов ничего не узнает. Это я обещаю, но если, то, увы, мне не удастся держать рот на замке. Ты же понимаешь, что у меня служба такая.
Горничная смотрела в пол и теребила полу фартука, словно не решалась открыть рта.
– Надеюсь, что Иван ни в чём не повинен, а только является невольным свидетелем.
– Я тоже на это надеюсь. Так ты всё—таки знаешь, где проводит время Иван?
Глава тридцать седьмая. Новый дом для купеческой дочки
Алон Шляйхер бранил себя последними словами за несдержанность, в результате которой приходится отправляться в «гости» к Николаю Александровичу Кулябко, бравому майору, сохранившему не только молодецкую стать в теле, но и воинский порядок в отношении с подчинёнными. Майор, исполнявший ныне должность участкового пристава, хотя и был строг, но до педантичности честен и справедлив, за что неоднократно принимал страдания за подчинённых, но в обиду не давал.
Сыскной агент не в первый раз направлял свои стопы к Съезжинской улице. Там располагался участок Петербургской части в доме, под номером 23,который в три этажа, первый из крупных камней, остальные из брёвен небольшого диаметра, он недорого обходился казне, поэтому и приспособлен под полицейский участок.
