– Будет! Не лётом, так ползком, но будет. Делать надо – и будет.
– Тихо-тихо ползи, улитка… Ну, Бог в помощь. Прощай.
* * *– Знаешь, Ваня, не хотела тебе говорить, но… я просто не знаю… Я давно заметила, что котлеты, куски колбасы исчезают, но теперь уже и сырое мясо! Нет, он хороший мальчик, просто не получивший…
– Мила, он всю жизнь ел что Бог пошлет. Чем соседи покормили или у монахов «трапязнул», что в лесу нашел или на огородах украл. А с десяти лет уже сам зарабатывал, скотину пас. О его хлебе, учении, воспитании – никто никогда не заботился, понимаешь?
– Но почему же не спросить, мы ведь ему не чужие, разве нам жалко…
– Он не привык. И это не всем легко.
– А так что же?
– А так – привычно. Поймают – побьют, зато не просить ни у кого, ни у своих, ни у чужих. Ему в городе все чужие. Да, в общем-то, и везде, но тут особенно, он тут, как крыса затравленная, готов на любого кинуться и вцепиться насмерть. Ладно, я поговорю… Подожди, как – сырое? Он что, жарит, печет его?..
– Да в том-то и дело, Ваня! Счетчик же все записывает: со вчерашнего вечера ни печка, ни плита не включались. А мясо исчезло. Не все, нет, осталось достаточно, но… Ванечка, я боюсь!
– Так, понятно. Теперь слушай меня внимательно. Быстро готовь то, что осталось, поняла? А то ведь все исчезнет, а я приеду голодный – и что тогда от тебя останется?
– Ванька, твои шуточки… Знаешь, а свожу-ка я его в театр. В самом деле, мы его как-то забросили за делами. Ты не пойдешь?
– Театраля, мне б до койки… Короче, филология, я через час выезжаю, так что быстро – к плите. А то я тебе устрою театр. Одного голодного актера.
* * *– Мила, привет, ты заявку на билеты уже отправила? Ну, перекинь мне, еще, может, и вместе поедем. Меня тут Второй вызвал, я думал сынок уже успел настучать, а он о командировке: надо же нам когда-то их опыт осваивать.
– Правда? Ах, вот было бы замечательно! А когда? куда?
– Предложено определиться.
– Так это же здорово! Слушай, они становятся приличными людьми! А надолго?
– Да, уже стали. На месяц. Командировочка-то на двоих: куда же без менеджера. Чертить и считать он не умеет, вот будет учиться, как делать успех без этого. Это ж теперь главное умение. Ну, мне без разницы. Да и язык он, вроде, знает. Может, пригодится вместо транслятора. Ладно, посмотрим. Как дела-то вообще?
– У Эли неприятности. Какие-то мерзкие сетевые шутники залезли в ее диссертацию и заменили все слова похабщиной… кроме предлогов.
– И кто-то заметил?
– Чему ты смеешься? У нее защита срывается! Совет – не упустив отметить своеобразие терминологии, там тоже шутники – попросил все же привести ее в соответствие. Везде улюлюкают, Москва хохочет, такого скандала давно не было. Ей на конференции посоветовали не ездить, пока все это не уляжется, а у нее доклад в плане – и отослан. Тут не до шуток! И ведь все же понимают, что она-то не виновата, – и все равно…
– А пусть разговаривает по-человечески. Ладно, вечером дорасскажешь.
* * *– Вы знаете, Даня, я много раз смотрела «Дядю Ваню» и мне всегда казалось, что это любовь к Елене Андреевне открыла ему глаза и на труды профессора, и на него самого…
– Не-а.
– Да, по времени событий не получается, но мне и сейчас так кажется. А как вы это заметили, что не получается?
– Ня любит. Куда яму. Теленок.
– Ну-у, вы уж очень строги. А профессор Серебряков как вам?
– Червя. Бярезой надо.
– Кого березой? Профессора?
– Яво. У меня тожа черви в кишках были. Баба Марья почек бярезовых напарила, я и пил.
– И помогло?
– Ну. Им принципно.
– Как же это так имплицитно?
– Высрал.
– О боже…
– А чё, не так, что ль? Сами ж вылезли, значит, им принципно.
* * *– Ваня, наконец-то! что ты не отвечаешь? я встаю, а тебя нет! куда ты улетел? Мы же сегодня собирались… где ты?.. У вас там что – пожар?
– Ну ты же видишь… Мила, извини, тут… Вы идите без меня.
– Подожди, но как же это… Как это случилось? Замыкание?
– Да нет, вырублено же все. Похоже, какая-то сволочь, уходя, окурок сверху кинула, а к нам затянуло. Не закрыли, козлы…
– И что, всё…
– Да не знаю, не пускают… Видишь, что творится?
– Боже, а там никто?..
– Да не было никого, а то бы раньше заметили.
– Что же тебе теперь – всё с начала?..
– Не знаю, Мила, ничего не знаю… Но похоже на то… Ладно, не бери в голову. Женьке – не надо, скажи просто, что на работе ЧП, без деталей. Я потом позвоню. Извини… я позвоню.
* * *– Ну что, Ваня? Неужели нигде нет копии? И не посылал никому?
– Да кому? В комиссию представлял, но конкурс закончился, комиссия разошлась, и всё, с концами.
– А на твоем мопсе?
– Нет, я ж выходил на институтский сервер, он быстрее, на нем все делал.
– Но где-то же должно было остаться! У нас ничего бесследно не исчезает.
– Кроме людей, денег и надежд. Это, Мила, в литературе твоей рукописи не горят, а в жизни…
– И что же теперь?
– Да ничего, хоть заново с нуля. Только ждать меня никто не будет. Ладно, поглядим… Футбольчик вот посмотрю, забыл уже, когда и смотрел последний раз. Ничего, Милка, пробьемся, не впервой.
* * *– Знаю и без нее дела твои. Вообще, с тобой говорить – только время терять, но все-таки спрошу: что ты уперся в эту дорогу, как баран? Что она тебе даст?
– Я ее построю.
– Даже если ты ее построишь, ездить по ней будут другие. Я уду по ней ездить. А ты, вместе с такими же дураками, будешь стоять под ней в пробках, но эти пробки станут длиннее. Потому что машин и дураков у нас делают все больше. Ну, так пусть они ее и строят, а ты займись, наконец, делом. Ты уже не мальчик, твой сопливый энтузиазм тебе не по годам. У тебя семья, пока еще, о ней подумай. Подрастает дочь, ее надо выучить, замуж выдать, жильем обеспечить – предстоят большие расходы, ты об этом подумал? Я тебе ничего не дам…
– А я у вас ничего и не прошу.
– А где ты возьмешь? Тебе взять-то негде. Тебе и кредит под твою зарплату дадут только на пылесос. И только на старый, с пыльным мешком. Ты по жизни мужик, мужиком родился, мужиком подохнешь. Оттянул лямку, получил пайку, сожрал, утром потянешь снова. Ты быдло, на тебе надо пахать – ты для этого создан. И до тех пор, пока ты мужик, на тебе и будут ездить. А ты башку наклонил, мычишь и тянешь. Потому что у тебя в башке опилки. Делом займись, а не дорогой в небо, по которой тебе не ездить, потому что рылом не вышел, строитель. Понял?
– Понял. Но я ее все равно построю. А там, Бог даст, и с рылами разберемся.
– Ну смотри. Тебе жить.
* * *– Ваня, я не вижу, ты где? Говорить можешь? Я что подумала… Ваня, ты не прав, что ждать не будут. Ведь пожар – обстоятельство форс-мажора, это везде и все время, это все понимают, а проект принят государственной комиссией. Вам безусловно должны помочь всё восстановить, должны выделить людей, средства, дать время…
– Угу.
– Ну, я не знаю, может быть, не такое большое, но для восстановления большого ведь и не нужно, правда?
– Не нужно.
– Ну вот. Я уверена, что и года тебе хватит, чтобы…
– Не нужно и года. Ничего не нужно.
– Ваня! Ты не должен так говорить, ты даже думать так не должен! Нельзя опускать руки, ведь ты же сам…
– Проект сохранился.
– …ты сам всегда… То есть, как? Ваня! Ну, я же говорила! А что ты такой?.. Но где он, у кого?
– А неизвестно. Может, после комиссии остался, может, у ментов – они же тогда все изымали. Короче, мне дали понять, что если ГИПом станет менеджер, а я буду у него замом, то проект найдется. А если я не согласен, то проекта нет. Утрачен по моей вине, и второй раз мне его уже не доверят.
– Вот как… И что ты?..
– Пока ничего. Чапаев думать будет. Ладно, не бери в голову. Видишь, ты была права, работа не погибла, и то хлеб.
* * *– Ну что, Тень, у тебя спросить? Ну, скажем, если бы остался я тогда на стройке и был бы сейчас прораб… Прораб божий! Что бы я сейчас делал?
– Молился бы.
– Да-а? Ну, и что бы я говорил вот в этот самый момент?
– «…ибо не знаете и знать не можете, как закладывали фундамент дома вашего и сколько стоять ему без того камня, который мы отвергли. И откуда узнаете вы, как клали перекрытия дома вашего, а уж как их заделывали – вы видите! Но не увидите вы – и не дай вам Бог увидеть, – как замешивали раствор для дома вашего. Воистину, Бог милостив, ибо узрел я, в грязи моей пресмыкаясь, что без милости Божией не могло бы стоять то, что мы строили, – только молитвой и держится, а цемента давно уж нет…»
– Так я, значит, воровал бы? Вот как… Но и веровал, да? И Бога благодарил за такую милость его – или как?
– «Иногда мне хочется поднять руки вверх и воззвать, и крикнуть: «Эй ты, создавший меня по одному из своих образов и подобий, ты, в чьих руках мое прошлое и мое будущее, мое появление и мой уход, ты, склоняющийся сейчас надо мной и вглядывающийся в меня сквозь огромные очки с разными стеклами, ты слышишь меня? Ты – хам! Твои эксперименты надо мной унижают не меня – тебя. И вот я, ничтожная несчастная тварь, не справляющаяся с собой и обреченная погибнуть от своей мерзости раньше, чем от твоей благости, я спрашиваю тебя: “Ну что, этого ты хотел? Ты доволен?”»