Однако двери двух его элегантных домов светлокремового цвета не раскрылись для публики, не были даже объявлены часы посещения. Казалось, доктор вообще не собирался представить широкой публике свою уникальную коллекцию, о которой ходили легенды. Но почему? Что это – одна из загадок доктора Барнса? Пожалуй, как считали исследователи его жизни, это был его ответ многочисленным критикам, отрицательно отозвавшимся о выставке работ французских художников, которую он устроил в Philadelphia Academy of Fine Arts.
Тогда он выставил семьдесят пять полотен художников-импрессионистов, привезенных из Парижа. Он был горд приобретенным, стремился поделиться с публикой своим открытием. Однако ответом было презрение и холодное молчание. Они – то есть публика – не поняли этой живописи, не разделили с доктором Барнсом его восторгов.
«Если они – эти надменные доктора, лоеры, бизнесмены ничего не поняли, оказались слепы к настоящей красоте, то и я не собираюсь открывать им свои сокровища», – говорил Барнс.
Обучение в Фонде было бесплатным. Решение о том, будет ли принят соискатель, выносилось после собеседования. Любопытно, что преимущественным правом пользовались выходцы из рабочих семей, молодые люди без образования и малоимущие художники. Чем образованнее был соискатель, чем стабильнее было его финансовое положение, тем меньше было у него шансов стать студентом Barnes Foundation.
Доктор считал, что существующее образование несовершенно и предпочитал лишь свою систему знаний. Каждого, кто не разделял его убеждений, Барнс считал личным врагом и направлял ему жалящие, полные укоров и обличений, гневные письма. Однако историки и искусствоведы так и не примирились и не приняли его, Барнса, точку зрения на искусство, считая ее непрофессиональной.
Он был убежден, что человек должен воспринимать искусство в целом, не разделяя его на западное и восточное, классическое и экспериментальное. По этому принципу он размещал и картины в своей галерее.
Картины старых мастеров на стенах соседствуют с более современными художниками. Этот принцип вызывал множество дискуссий, профессиональные критики пожимали плечами, называя Барнса чудаком и это был один из наиболее мягких эпитетов.
С каждым годом картин становилось все больше, а вместе с ними росло количество недовольных, ведь попасть в галерею было очень непросто. Желающие посмотреть знаменитую коллекцию недоумевали. Было непонятно, что требовалось для посещения галереи.
Рекомендательное письмо? Предварительная запись? Личное обаяние? Вопросов было множество, а Барнс был непредсказуем.
Рассказывают о диалоге, произошедшем как-то между Барнсом и его соседом. После обычных приветствий сосед спросил, как и когда можно посетить галерею. Барнс ответил в своей обычной резкой манере:
– Я не пускаю туда любопытных с улицы. Она создана исключительно в образовательных целях.
– Ах так, – вспыхнул сосед, – да мне наплевать на вашу галерею. Я просто спросил из вежливости.
Барнс моментально изменил тон:
– Буду рад увидеть вас в любое удобное для вас время.
Известный художник Бен Шан, который был наслышан об удивительной коллекции, специально приехал в Филадельфию из Нью-Йорка, надеясь попасть в Barnes Foundation. Решив запастись рекомендательным письмом, он отправился на прием к директору Pennsylvania Museum of Art. Однако каково же было его удивление, когда директор Сэмюэл Вудхауз сказал, что Барнс и его не пускает на порог своей галереи.
Попытки обратиться к артдилерам, художественным критикам дали тот же результат. Тогда Бен Шан решил пойти иным путем и отправился на фабрику, где производилось лекарство аргирол. Следует сказать, что этот путь до него пробовали солидные люди. Результат был нулевым. Доктор Барнс отказывал, даже не пытаясь быть вежливым. Очевидно, он просто не переносил богатых и уверенных в себе людей.
Скромный, бедно одетый молодой художник произвел на него благоприятное впечатление. Правда, Барнс сразу же спросил:
– Вы читали мою книгу?
Бен Шан не колеблясь ответил:
– Да.
Это не соответствовало истине, – он даже не знал о ее существовании. Однако, как впоследствии рассказывал художник, он был уверен, что ответит на любой вопрос, касающийся живописи.
К счастью, Барнс задал лишь вопрос:
– Вы богаты?
Не зная как ответить, Бен Шан решил выбрать среднее.
– В разумных пределах, – ответил он уклончиво.
Этот ответ, по-видимому, удовлетворил Барнса. Он сказал художнику, что тот должен прийти в назначенное время на железнодорожную станцию, его встретят и проводят в галерею. Действительность превзошла все ожидания: на станции молодого художника поджидал шофер в «роллс-ройсе», а в галерее сам доктор Барнс встречал гостя и показывал ему картины. В конце визита он пригласил Бена Шана приезжать в любое время.
Однако Бен Шан несколько злоупотребил гостеприимством доктора, и как-то приехал вместе со своим другом, не предупредив об этом Барнса. Хотя доктору это не понравилось, он принял их обоих. Произошло неожиданное: друг Бена Шана не оценил эту привилегию и сказал Барнсу, что его коллекция «недостаточно современна» и «картины неинтересные». Можно ли было нанести больший удар? Барнс вспыхнул, его лицо покрылось красными пятнами, и он закричал: «Убирайтесь оба к черту».
Так Бен Шан был изгнан из рая, исключен из числа избранных. Впрочем, количество людей, которых не пускали на порог галереи, численно намного превосходило тех, кто был допущен. Ибо, как сказано в Книге Книг, «много званных, но мало избранных».
И ОПЯТЬ В ПАРИЖ!
Художники парижского «Улья» жили коммуной – иначе просто невозможно было выжить. День переходил в ночь, ночь – в день, споры о живописи, зарождающемся тогда кубизме увлекали молодых талантливых людей.
Часто они проводили многие часы в кафе «Ротонда», которое стало местом сбора русской колонии, а также поэтов, художников, актеров. Хозяин «Ротонды» Виктор Либион был добрым и сердечным человеком, он по-отечески относился к своим «гостям», у которых, он знал, не было ни копейки за душой.
В «Ротонде» разрешалось часами сидеть над чашечкой cafe creme. Более того, Либион давал суп, бутерброды с ветчиной в кредит, возмещая свои потери на вечерних посетителях – респектабельных буржуа и влюбленных парочках.
В качестве оплаты папаша Либион частенько брал рисунки и живопись. Так, со временем, он составил блестящую коллекцию. Список тех, кто бывал в «Ротонде», звучит просто как перечень имен из энциклопедии знаменитостей: Леже, Брак, Пикассо, Сутин, Кремень, Ривера, Эренбург, Аполлинер, Цадкин, Матисс, Модильяни, Ларионов и его жена, талантливая художница, Гончарова.
Творчество двух последних художников получило признание еще в их бытность в Москве. Наталья Гончарова, правнучатая племянница жены Пушкина, родилась в московской дворянской семье. В 1901 году она поступила в Училище живописи, ваяния и зодчества, выбрала скульптурное отделение, занималась у Паоло Трубецкого, впоследствии увлеклась живописью, училась в классе Константина Коровина. Ее ранние пейзажи проникнуты тонкой лирикой, грустью, свойственной ее учителям – Саврасову, Левитану, Коровину.
Встреча с ярким, самобытным, дерзким художником Михаилом Ларионовым изменила ее судьбу, ее творческую манеру.
Ларионов родился в Бессарабии, нынешней Молдове, в семье полкового врача, детство провел у бабушки. С Натальей познакомился в Училище живописи. Они сразу увидели друг друга, с первой минуты соединились духовно, и больше никогда не расставались.
Живописная манера Ларионова была иной, чем у Натальи. Он много экспериментировал, рано начал выставляться. Знакомство с Сергеем Дягилевым во многом изменило жизнь обоих художников. Летом 1906 года он предложил им принять участие в выставке русского искусства в Париже. Их работы получили всеобщее признание. В 1907 году Ларионов начал писать примитивистские полотна, его работы, как и холсты Натальи Гончаровой, были представлены на выставке «Бубновый валет». Кстати, это название, как утверждают, тоже придумал Ларионов.
В конце 1911 года он публично объявил о своем принципиальном разногласии с художниками группы и вскоре основал группу «Ослиный хвост». Уже через год, в 1912 году, у них состоялась первая выставка. Ларионов был большим мастером на всякие выдумки, любил устраивать то, что сейчас принято называть «перформанс».
В 1913 году он совместно с другими художниками организовал футуристические прогулки по Москве. Они раскрашивали лица красками, ходили в немыслимых костюмах, шокируя публику.
В 1915 году Ларионов и Гончарова уехали из России навсегда. Они продолжали работать с Дягилевым над театральными постановками, много путешествовали, писали картины.
Основной сферой деятельности художников было оформление балетных спектаклей, их работы высоко ценились знатоками. В начале 20-х годов имена Ларионова и Гончаровой были символом экспериментального искусства.
