Поэтому никаких новостей нет и быть не может. Но наш редактор – неисправимый оптимист. Стоит как рыбак, вертит чашку в руках, вытрясая на пол кофейную гущу, и нудит:
– Ну давайте придумаем хоть одну новость!
Придумаем. Придумайте. Нагружаю одно слово на другое. Громоздкие фразы баржами выплывают на экран. Мне тяжело, я постоянно отдыхаю. Сколько я уже выкурил, лучше не считать. Ну и что. Хэмингуэй вон тоже курил, и ничего – застрелился.
Вьюга переходит в дождь, гремит железом на крыше. В телевизоре заштрихованный, дымом обнесенный, пунктирный молодой человек лет двадцати семи дает интервью ведущей с Пятого канала. Голос собранный, бодрый.
– Я вообще не понимаю, почему пространство было размечено еще до моего появления. Многие мечтали построить дом, который не был бы укоренен в земле. Все традиционные дома стоят только потому, что каждый их кирпичик падает на землю. А наши дома стоят потому, что стремятся в небо. Меня всегда пугал нулевой цикл, это рытье ямы. Каждому из нас есть место в этом мире, каждому соответствует некая пустота, пробел, ячейка… Вы понимаете, о чем я говорю?
Ленка стучит по клавишам. Кромешный ад. Жарко.
– Ну давайте придумаем хоть одну-у но-о-о… – нудит редактор. – И заоднноо…
Насморочное слово «заодно». И «ну давайте» тоже. Как «зона», «зануда», «донельзя», «надо», «на дне», «знаете».
Знаете, что такое «на дне»? Это такие творожки. Открыв, их надо перемешать. Кто этого не знает, сначала ест пустой творог с пузырьками воздуха, а потом вдруг обнаруживает НА ДНЕ слой варенья.
– Прежде всего, – изрекает пунктирный молодой человек в телевизоре, – мы выбираем те пятна под застройку, которые окажутся над водой в случае резкого изменения климата на нашей планете…
Я резко поворачиваюсь. Повешу зеркальце заднего вида.
– Во-вторых, мы создаем в наших домах совершенно особую атмосферу, сочетающую уважение к личности с коллективной ответственностью. Гражданское общество…
– А кстати! – вскидывается редактор более агрессивно. – Кстати! Кстати!
Кстати, по всем статьям, в кусты, эстакада, escape.
– А кстати! Пусть Петр съездит в Украину и напишет о том, что там творится. Как сейчас правильно, кстати: в Украину или на Украину?
– Если вы за Ющенко, то, конечно, «в». А если за Януковича, то «на».
– Там, – говорит Алекс, – «оранжевая Re: волюция».
– Это я и так знаю, – капризно возражает редактор. – Мне нужны не штампы, а живой и свежий репортаж с места событий.
– Я никогда не курю и пью только свежий оранжевый сок, – вторит молодой человек в телевизоре.
В этот момент в редакции гаснет свет.
– Что это? – кудахчет в темноте редактор. – Безобразие! Еще только три часа дня, а уже так темно.
– Суньте кто-нибудь палец в розетку, – это Алекс.
«Я не курю и пью только сок» – и вдруг тушат свет. Как совместить эти вещи? Интересно, в домах, которые строит этот молодой человек, свет не гаснет? Кажется, я знаю. Мне кажется, я догадываюсь. Нет, ну надо же: только сок. Стоп, стоп. Он сказал не «апельсиновый сок», а «оранжевый». А оранжевый сок может быть и морковным, и мандариновым, и даже тыквенным. Странно, но оранжевый цвет кажется мне таким же оттенком серого, как и все остальные. Настоящие яркие цвета я вижу только во сне. Их видит Диодоро. «Он видит черно-белые сны, когда все видят цветные. Он не такой, как все». Свет загорается.
– …нец, последний вопрос. Почему ваша строительная компания называется «Эрос и Фемис»? – спрашивает ведущая в телевизоRе:.
– В переводе с латыни, – объясняет пунктирный молодой человек, – название нашей компании означает «любовь и справедливость». Вы понимаете?..
10
Я лечу в/на Украину. Мой полет выражается в том, что, взяв свои командировочные в бухгалтерии, я сижу в конторе «Вывески, печати и штампы», где работает Сашка, и по их телефону обзваниваю своих украинских друзей.
Связь – нематериальная вещь. Кому, подобно мне, приходилось дозваниваться в разные уголки света, тот знает, что все телефоны ведут себя по-разному. Вы только представьте себе: ваш сигнал летит (какая разница, куда), отталкивается от Венеры, Марса (или там от Меркурия, если звонок сугубо деловой) и возвращается обратно, пикируя на густо-оранжевый майдан Незалежности.
– Алло! Это Бармалеич! – кричу я, прижимая трубку к уху и губам. – Как у вас там?
– Слышу вас, Петр, – говорит на том конце мой киевский друг Дынчик. – Докладываю обстановку.
И Дынчик живописует яркие, вкусные подробности: на голове у него оранжевая шапка, вокруг шеи обмотан оранжевый шарф, о куртке и штанах говорить нечего, во рту у него «Минтон» с апельсиновым вкусом, неподалеку стоит его ярко-оранжевая палатка, а около нее – дывысь, Петро! – «ламборджини», выкрашенный в оранжевый цвет. Это, Петро, не машина, а прямо космический аппарат. Милиционеры делят толпу на дольки, им дарят не фиалки и не лилии. А вот еще, слушай, Бармалеич: по оранжевому небу летает ярко-мандариновый самолет и выписывает какие-то слова, но какие – непонятно, потому что пишет он оранжевой краской.
– Кончай цитировать, – говорю. – Я что, «Миссис Деллоуэй» не читал?
– Не веришь – не надо, – соглашается Дынчик.
Кладу трубку. На улице сыплет снег, смеркается. Вглядываюсь в крошево: огни, сгустки темноты. Снежное пепелище. Брр. Сотрудники фирмы «Печати и штампы», барахтаясь в пыльном воздухе, составляют из букв слова.
Нужен еще один налет. На этот раз – на Восточную Украину. Звоню своему другу Косенко в Днепропетровск.
– Алло! Это я, Бармалеич! – кричу. – Как там у вас?
– Слышу вас, Петр! – Косенка слышно лучше, чем Дынчика, что логично. – Докладываю обстановку!
И Косенко докладывает: наступает синий-синий, пронзительно синий вечер. В синих джинсах он идет по синей улице, среди синих домов, с банкой «Синебрюхова» в руках. С синими флагами. Всем сторонникам злодея ставятся синие фингалы под глаза. На всех углах продают «синенькие». У нас шахты, нефть, газ, а у них что? А вот еще, Бармалеич, пикантная деталь: по синему небу летает абсолютно синий самолет…
– Знаю, – говорю. – Это я в нем сижу. Самолет – тоже недвижимость.
– А что ты пишешь? – интересуется Косенко. – А то синим по синему плохо видно.
Подходит Сашка в джинсах, с бутылкой воды «Бонаква», предлагает мандаринчик.
– Ну что? – говорит. – Кто побеждает? Синие или оранжевые?
– Серые, – говорю. – Мы с тобой.
И пересчитываю добытые командировочные.
11
На стене три карты: Архангельской области, Коми и Мурманской области. На них черным высохшим маркером отмечены зоны влияния разных финансово-промышленных групп. Тени от снега летят по стенам вверх. Все гнется, принимая различные формы под взглядом.
Обсуждалки. Объяснялки.
Старик Вайс:
– Мнэ-э что я могу сказать об этой обложке… этот корабль серого цвета вызывает у меня… мнэ-э… ассоциации… с, э-э-э… он сливается с… э-э… морем, да и вообще, все это выглядит в духе… Если бы ручка молотка была, к примеру, оранжевой, возможно, еще можно было как-то… Но такое цветовое решение… э-э… несомненно, противоречит… э-э-э, мнэ-э… как редакционной политике, так и вкусам наших… мнэ-э… читателей, к тому же, совершенно непонятно, что оно символизирует…
– Перейдем к содержанию журнала, – просит редактор.
– Содержание журнала, – продолжает нудить старик Вайс, – оставляет желать много лучшего… Во-первых, эта бессмысленная статья этого бессмысленного молодого человека, – Вайс смотрит на меня поверх редактора. – Я имею в виду статью о противостоянии водочников и пивоваров…
(Ночной шабаш ведьм из коммерческого отдела. Оттоптались на моей статье, как на панели.)
– Такая серенькая, в общем, статья… Во-первых, я подчеркнул там одно предложение…
– «Во-первых» уже было, – встревает Алекс.
Вайс снимает очки и смотрит на Алекса.
– Это подпункт, – указывает он тускло. – Первое «во-первых» касалось журнала. А второе «во-первых» – статьи твоего друга.
– Он мне не друг, а конкурент, – возмущается Алекс. – Скажи, Бармалей?
– Точно, – подтверждаю я. – Мы заклятые конкуренты. Алекс – левый троцкист, а я – консервативный республиканец.
– Зачем же ты тогда его защищаешь? – возмущается Вайс на Алекса.
– Потому что я хочу, чтобы у меня был достойный соперник. Когда его критикуют, мое достоинство тоже страдает, – отвечает Алекс.
– Мы отвлеклись от темы, – говорит редактор негромко.
– Так вот, я подчеркнул там оранжевым маркером одно предложение… – нудит Вайс.
– Вы ведь, – говорит Алекс, – не читали статью, которую написал Петр. Вы просто взяли оранжевый маркер и подчеркнули там одно предложение. Так?
Редактор смотрит на Вайса. Тот пожимает плечами:
– А что читать? Скука же смертная. Спорим, вы тоже не читали.
Не в бровь, а в глаз. Даже мне сзади видно, как редактор краснеет.