- У нас ничего нет! - откровенно ответили эти господа Скобелеву.
Предусмотрительность генерала дошла до того, что заранее было куплено на каждый полк по 60 голов рогатого скота. До гор они должны были везти запасы, а в горах служить пищей... Остальные дивизионные командиры, приходя в какую-нибудь местность, требовали продовольствия и подвод. Население, совсем реквизированное, уже оказывалось несостоятельным. Движение войск замедлялось, начиналось истребление неприкосновенного запаса сухарей... Здесь же подводы и корм являлись в одном и том же. Корм шел на ногах и вез войсковые грузы. Заботливость Скобелева о солдате дошла даже до того, что весь запас уксуса и кислоты, бывший у плевненских торговцев, все сапоги, всю кожу, все бараньи шкуры были куплены... По всему пути Скобелев сам лично наблюдал, чтобы солдаты отнюдь не оставались без горячей пищи. В метель, на вершинах Балкан, где у других вымораживались целые полки, у Скобелева солдаты имели похлебку в вдоволь мяса! Сделано было еще и другое распоряжение, над которым на первых порах смеялись ужасно. Солдатам приказано было нести на себе по полену сухих дров.
- Чего он еще не придумает! - говорили о генерале.
- Уж если Скобелев приказал, значит у него есть что-нибудь ввиду! заметил на это главнокомандующий.
И действительно! Когда дошли до балканских вершин, то из этих сухих поленьев солдаты сразу устроили великолепные костры. У других отрядов рубили росший на горах лес. Сырой, только чадивший и курившийся, не дававший углей. У нас сразу получались массы угля. Солдаты приваливались к нему и до утра засыпали в сравнительном тепле. Замороженных поэтому не было вовсе!
- Новые сапоги берите!.. - предупреждал солдат генерал, проезжая мимо них, когда они выступили уже из Плевно за Балканы.
Переход этот был настолько превосходно организован, что по всему пути, хотя отряд останавливался в маленьких деревушках, от их населения не поступило ни одной жалобы...
- Смотрите, братцы, не обижайте болгар и турок... Они - мирные жители... За первых вы деретесь, свободу им своей кровью завоевываете, следовательно, они вам друзья и братья; а вторые, если остались на своих местах, не ушли от вас, значит, они верят доброте и чести русского солдата... А обманывать такую веру и грешно, и стыдно...
Картины нашего перехода до Габрова я оставляю в стороне. О них было уже сказано мной, и я описал их достаточно во втором томе "Года войны". Расскажу только некоторые эпизоды, не вошедшие туда. В Сельви заболел тифом один из лучших скобелевцев - доктор Студитский, который потом был убит под Геок-Тепе.
- Что мне делать, как мне его оставить здесь... - волновался Скобелев, очень любивший покойного.
- Прикажите начальнику округа позаботиться о нем...
- Начальник округа здесь хам... Он ничего не сделают... Послушайте, это ваша обязанность, подумайте, как устроить это?.. Вы и он носите черный сюртук, вам ближе всего... Мне некогда: весь отряд на моих руках ведь...
Я отправляюсь к начальнику округа. Это был жандармский капитан, служивший по гражданскому управлению и зависевший от кн. Черкасского. Рассказываю ему о болезни Студитского.
- А мне что за дело? Поместите его, где хотите... У меня на руках свое дело.
Я начинаю красноречиво излагать ему заслуги больного, работавшего в Черногории, в Сербии, у нас на Зеленых горах, под Плевно.
- Он и заболел-то от любви к человечеству. Он заразился, подавая помощь туркам на плевненском боевом поле...
- Все это прекрасно... А только мне нет никакого дела... У меня нет времени на это... Я не брат милосердия!..
Ну, погоди же, думаю... Ты у меня зашевелишься.
- Жаль, очень жаль, капитан!.. Как будет огорчен князь Черкасский, когда узнает о болезни Студитского.
- А что?.. При чем тут князь... - навострил уши начальник округа.
- Да я не знаю, могу ли я... Это семейная тайна...
- О, мне можете... - заволновался тот... - Я умею хранить тайны...
- Знаете... Студитский ведь жених... У Черкасского есть племянница...
- Я сейчас... Сейчас... Велю его перенести к себе... Сию минуту... Назначу надежнейших болгарок ходить за ним... Бедный, бедный молодой человек!.. Как жаль... как жаль... Скажите генералу, чтобы он был спокоен... Я сделаю все... Все сделаю... Как родного сына!..
По ревностной энергии, вдруг охватившей моего капитана, я убедился, что все дело устроено и Студитского будут беречь как зеницу ока.
Вернулся к Скобелеву. За обедом, когда все собрались, рассказал это. Громкий хохот встретил великодушную готовность капитана...
После уже, под Константинополем, когда Студитский был совершенно здоров, Скобелев говорит мне.
- А вы знаете финал этой истории?
- Нет...
- Князь Черкасский встречается со мною и спрашивает меня: у вас есть доктор Студитский?.. - Есть, говорю. - Ну так поздравляю вас с таким подчиненным. - А что?.. - Да то, что он самозванец. - Я изумился: как же, помилуйте. - Приезжаю я в Сельви... Встречает меня капитан, начальник округа, и с первого слова: ваше сиятельство, здесь жених вашей племянницы доктор Студитский, долгое время болен у меня... Я со своей стороны.., - И давай живописать свое усердие... Помилуйте, говорю, у меня никакой племянницы!.. Тот даже ошалел...
Разумеется, Скобелев объяснил князю в чем дело.
- Знаете, - говорил потом по этому поводу Скобелев, - надо всегда уметь пользоваться не только способностями, доблестями и достоинствами людей, но и их пороками... Разумеется, ради честного дела. Не для себя и не в свою пользу... Это в военном деле - необходимость...
- Следовательно, рыцарь Баярд был не на высоте требований боевых... возразил кто-то.
- Рыцарь Баярд действовал за свой счет только, армией он не командовал. Я бы посмотрел теперь на рыцаря Баярда!
И сейчас же - целый арсенал исторических указаний, фактов, примеров.
Память у него была необычайная... Это позволяло ему при каждом случае обращаться к прошлому. История была для него школой, исторические события уроками. Он находил в них подтверждения своих предприятий... Ошибки прежних полководцев являлись для него предупреждениями...
- Послушайте, да это какой-то профессор! - изумился Лигниц после первого знакомства со Скобелевым.
- Трудно сказать, чего в нем больше, ума или знаний! - резюмировал свои впечатления военный агент Северо-Американских Соединенных штатов Грант.
Все это завоевывало Скобелеву симпатии одних и, напротив, раздражало против молодого генерала других. Для меня Скобелев был отличным мерилом для определения ума и бездарности. Как только начинают бывало ругать его, отрицать его талант, так и знаешь, что дурак или завидущая душа! Все же молодое, умное, способное - относилось к ному с понятным уважением и даже обожанием.
XXVI
Солдаты Радецкого и Скобелева в ущельях Янтры побратались между собой. Одни других считали достойными товарищами. Постоянно по пути встречались эпизоды, характеризовавшие эту боевую дружбу. Идет, например, Углицкий полк, навстречу солдат 14-й дивизии, отстоявшей Шипку. Стал фертом и ноги раздвинул, по словам известной армейской песни: "Руки в боки, ноги врозь!"
- Ну, братцы, четырнадцатая дивизия не выдала, смотри и шестнадцатая не выдавай!
- Небось не выдадим... Защитим... - слышится из рядов.
В другом случае встречаются две партии солдат.
- Вы скобелевские?
- Точно.
- Ну, а мы Радецкого... Все равно, значит, что одно...
- Таперича, коли бы да нас вместе, что бы сделать можно!.. На Шипке нас мало было...
Взгляд солдат был как нельзя больше верен.
Скобелев и Радецкий действительно в то время были двумя боевыми противоположностями. Скобелев - весь пыл, огонь, находчивость, боевой гений, Радецкий - терпение, мудрая осторожность, расчет. Оба одинаково храбры, одинаково любимы солдатами. Впоследствии и Скобелев под Геок-Тепе усвоил себе и осторожность, и расчетливость стратега, отчего, разумеется, еще более вырос... Разница между этими двумя натурами лучше всего обнаружилась в Габрове. Скобелев, хорошо знавший положение дел, рвался за Балканы, горой стоял за немедленный перевал через горы и затем движение к Адрианополю. Радецкий был против этого. Зимний поход, такого рода, через кручи и вершины, засыпанные снегом, по ущельям, куда и летом не забирается живая душа, пугал его. Он писал и телеграфировал в главную квартиру, умоляя оставить это предприятие, называл его невозможным, неисполнимым. Он ставил на вид, что турки сами уйдут, когда Гурко прогонит Сулеймана, что Вейсиль-паше вовсе не будет расчета держаться в своих орлиных гнездах и пустить в тыл н себе русскую гвардию. Генерал только опускал из виду, что, отступив, турки займут превосходно укрепленный редутами и башенными фортами Адрианополь, а тогда нечего будет и думать о скором окончании войны... Люди, окружавшие Радецкого, держались того же мнения. Начальник его штаба, храбрый и симпатичный генерал Дмитревский прямо говорил нам, что или мы все погибнем в долине Казанлыка, или не дойдем до нее, застрянув в горах. Когда Скобелеву говорили о возможности отступления, он резко ответил:
