Однако могу высказать предположение, что на этом настоял ваш отец, не так ли? Гарри кивнул:
— Да, он опасался, что после его смерти мои дела могут пойти не так блестяще. Ведь он женился в сорок с лишним лет, а когда я поступил в колледж, ему было уже за шестьдесят. Именно поэтому он предложил мне своеобразную сделку, от которой я просто не мог отказаться. «Я старею, сынок, — сказал он мне однажды. — В моем возрасте никогда не знаешь, что может случиться завтра. А у тебя еще есть мать, о которой нужно заботиться. Поэтому я хочу быть уверен, что моя адвокатская фирма окажется в надежных руках и что она никогда не станет объектом посягательства многочисленных конкурентов».
Гарри сделал паузу и улыбнулся.
— Отец имел в виду своих партнеров, почему-то думая, что они изо всех сил стараются занять его место. Впрочем, в какой-то степени он, безусловно, был прав. Кстати сказать, это отец надоумил меня бросить бесполезный, как он считал, футбол и поступить на юридический факультет. «Ты только не думай, что у меня нет оснований гордиться тобой, — сказал он мне тогда. — Какой отец не гордился бы сыном, который забивает столько голов в матчах с „Нотр-Дам“? Ты бы видел, как я прыгал от радости после каждого твоего гола. Но спорт — это хорошо, а мне уже стоит подумать о преемнике. Время берет свое, сынок. Я старею и хочу передать тебе дело своей жизни. Так что подумай обо мне, о себе, а самое главное — о матери. Она заслужила, чтобы о ней было кому позаботиться на старости лет».
— Итак, вы оказались хорошим мальчиком и поступили в Гарвард, чтобы продолжить дело отца, — закончила его мысль Мэллори. — И чуть было не вылетели на первом курсе. Вероятно, вы хотели вернуться к отцу?
Гарри изумленно вытаращил на нее глаза:
— Мэлоун, у нас что, отменили право человека на личную жизнь?
— Ну что вы, только этого нам недоставало! — замахала руками Мэл. — Конечно же, нет. Но это не относится к людям общественных профессий. Такие люди всегда должны быть на виду, и у них не может быть никаких секретов. Тем более что все эти сведения содержатся в вашем досье и добыты вполне официально. Итак, на старших курсах вы больше времени тратили на симпатичных девушек, чем на работу в библиотеке, успели разбить за это время две машины, часами просиживали в барах и ресторанах и в конце концов так запустили учебу, что вас чуть было не исключили из университета.
Гарри поднял в отчаянии руки и недовольно поморщился.
— Знаете, мадам, не надо добивать меня на первом же свидании и укорять ошибками молодости. Или вы получаете от этого какое-то садистское удовольствие?
Теперь в ее глазах появилось нечто большее, чем просто любопытство. Это было какое-то странное выражение теплой симпатии и сочувствия. Такое случалось с ней крайне редко и, как правило, во время телешоу, когда поверженный ею противник молит о пощаде и почти падает перед ней на колени.
— Ну хорошо, Гарри, — наконец смилостивилась она, — вы можете быть со мной предельно откровенным. Обещаю, что все подробности нашего разговора останутся между нами, — добавила она мягко.
— Да, я действительно хотел все бросить и вернуться к карьере профессионального футболиста. Думал, в этом деле я смогу добиться наибольшего успеха. Однако потом оказалось, что время уже ушло, а на футбольном поле появились новые люди — молодые, сильные, перспективные, настырные. Словом, они были намного лучше меня. Отец сказал, что он сожалеет о моем решении, но не стал противиться, считая, что я сам должен отвечать за свои поступки.
Гарри помолчал и после некоторых колебаний рассказал давнюю историю о том, как отец в конце концов не выдержал и приказал сыну застегнуть молнию на брюках и заняться серьезным делом. Они оба посмеялись от души, после чего наступила томительная пауза.