Здравствуйте, Олимпиада Егоровна. Здравствуйте и вы, Савва Егорович!
Савва. Здравствуй, здравствуй! Пришел-таки, не побоялся!
Кондратий(спокойно) . Чего же мне бояться? Авось не убьете, а если и убьете, так от вашей руки и умереть сладко.
Савва. Какой храбрый! И чистенький какой, смотреть больно. В луже-то не такой лежал, похуже был.
Кондратий(пожимая плечами, с достоинством) . Напрасно только вспоминаете: теперь это ни к чему. А вам, Савва Егорович, пора бы вашу злость и оставить. Да!
Савва. Ну?
Кондратий. То-то, что не – ну. Понукали и будет.
Савва. С чудом поздравить можно?
Кондратий. Да, Савва Егорыч, с чудом.(Пристойно плачет, вытираясь платком.) Дал Господь дожить.
Савва(поднимаясь и делая шаг к монаху, внушительно) . Ну, ты, того.
Будет именинника разыгрывать. Поиграл – и будет! А то я из тебя именины-то эти повытрясу, слышишь!
Послушник. Савва Егорыч, голубчик, не надо!
Кондратий(слегка отступая) . Потише, потише! Мы не в лесу, когда купцов резать можно. Тут и народ близко.
Савва(хмуро) . Ну, рассказывай. Пойдем!
Кондратий. Зачем же идти? Я и тут все рассказать могу, – у меня секретов нет. Это у вас секреты, а я весь тут.
Савва. Ты врать тут будешь.
Кондратий(горячо, со слезами) . Грех вам, Савва Егорыч, грех. За что обижаете человека? Что в луже видели? Грех вам, нехорошо!
Савва(с недоумением) . Да что ты?
Кондратий. В такой день и врать я буду! Олимпиада Егоровна, хоть вы!
Боже мой, Боже мой! Ведь нынче Христос воскрес, понимаете вы это?
Прибывает народ. Некоторые мельком оглядываются на группу с двумя монахами и, обертываясь, проходят.
Липа(взволнованно) . ОтецКондратий…
Кондратий(бьет себя в грудь) . Понимаете ли вы это? Э-эх! Жил всю жизнь, как мерзавец, и за что только Бог привел! Олимпиада Егоровна, понимаете вы это? Понимаете вы это? а!
Савва(в тяжелом недоумении) . Говори толком! Будет хныкать.
Кондратий(машет рукой) . Я на вас не сержусь. Вы что…
Савва. Говори толком!
Кондратий. Я Олимпиаде Егоровне расскажу, не вам. Знали вы меня, Олимпиада Егоровна, за пьяницу, за беспутного человека, – теперь послушайте.
И вы(к Сперанскому) послушайте, молодой человек, вам это будет полезно: как Бог невидимо направляет.
Липа. Я вижу, отецКондратий. Простите вы меня.
Кондратий. Бог простит, а я что!.. Так вот, Олимпиада Егоровна, ослушался я вашего совета и пошел к отцу игумену с этой самой адской машинкой. Воистину – адская! И рассказал я ему все как на духу, чистосердечно.
Сперанский(догадываясь) . Так это… Какое странное событие…
Послушник(тихо) . Ну, молчите же вы, ну вам-то что?
Кондратий. Да-с. Отец игумен даже пополовели. «Ах, ты, говорят, да ты знаешь, с кем ты дело-то имел?» – «Знаю», говорю, а сам трясусь. Ну, собрали они братию, посоветовались келейно и говорят мне: вот что, говорят, Кондратий, – избрал тебя Господь орудием Своей святой воли. Да.(Плачет.)
Избрал тебя Господь орудием…
Липа. Ну-ну!
Кондратий. Да-с. Ступай ты, говорят, и положи машинку, как приказано, и заведи ее… Как следует! Пусть дьявольский-то помысел так весь и совершится, полностью. А мы с братией, говорят, пойдем да с тихим пением икону-то и вынесем. И вынесем. Вот дьявол в дураках и останется.
Савва. Ага!
Липа(удивленно) . Постойте, отецКондратий… Как же это?
Савва хохочет.
Кондратий. Погодите, Олимпиада Егоровна. А как, говорят, дьявольский помысел совершится, – мы ее, честную, назад поставим. Да-с. Ну и что тут делалось, как мы ее выносили, уже этого я рассказать вам не могу. Рыдает братия, петь никто не может. Горят это свечечки… маломало.