Из темноты вынырнули два светящихся глаза. Быстро просканировав лица присутствующих, оба луча остановились на Женином. Два эльфа в строгих, без флера, но дорогих костюмах шагнули из мрака в свет строительных прожекторов.
– Это же личная охрана Эльфийского Принца, – услышал Женя возбужденный шепот, прикрывая глаза ладонью.
– Иди сюда, Степанов, – сказал Корней и спрятал фонарь. Женя осмотрел говорящего. На кармане пиджака болтался бейджик «Начальник службы безопасности».
– Вот ты какой, северный олень, – восхищенно повернулся к нему косоглазый орк с серьгой. Красный зрачок, поколыхавшись доброжелательно, уплыл в сторону Корнея, ощерился и приобрел суровость.
– Респект, – вторил старший. – А еще скромничал.
Третий, который за все это время не проронил ни слова и которого Женя про себя так и начал называть, «третий орк», молча подобрал кусок арматуры. Весы их расположения качнулись навстречу Жене; военная аксиома подпольного мифологического мира Москвы враз сменилась своей зеркальной противоположностью: враг нашего врага – наш друг. Рука Корнея поползла под пиджак:
– Иди, повторять не буду. А вам очень советую не вмешиваться, – и рядом с ним напрягся Петя.
– Беги, брат. Мы их задержим, – сказал старший, и оба глаза орка с серьгой сомкнулись в общем направлении так решительно, что Жене даже послышался щелчок, как будто разболтанное глазное яблоко зафиксировалось в родном пазу. Корней осторожно шагнул вперед.
– Ребят, лучше не надо, – забеспокоился Женя. – Это мои проблемы.
– Своих на поле боя не бросают, – сказал старший вполголоса. – Раз за тобой Корнея послали, значит, ты важнее всех нас вместе взятых. У тебя, брат, миссия, понял?
Женя не успел ответить. Начальник эльфийской охраны дернул его на себя; он заметил, как Петя, прикрывая Корнея, выхватил из кобуры на поясе игрушечный пистолет с красной лампочкой вместо дульного среза, и подумал, что уже ничему не удивляется. Орки тащили его к себе; перед его лицом просвистела арматура, и хватка Корнея ослабла, его оружие с пластмассовым стуком покатилось по полу за пределы светового квадрата; раздался стон. Женя рванулся что было сил и оказался на свободе, не один, а даже с трофеем – зажатым в руке оторванным нагрудным карманом Корнеева пиджака, в котором шелестела бумажка.
Корней ударил, сильно и наугад, старший орк отлетел и на бетоне выгнул ушибленную спину дугой, безмолвно душа боль. Чуть сбоку Петя целился; на его запястье вспыхнул циферблат часов «Омега», а за ним и весь браслет. «Москино», подумал Женя, сбивает с ног самых стойких, Катины слова в парке на Воробьевых; он понял, что сейчас случится, и всем своим весом пошел на таран, плечом отбрасывая Петину вооруженную руку кверху. Что-то вспыхнуло; арматуру в руке «третьего» рассекло пополам, обломок искрил красным и оплавился, и «третий» с криком отбросил горячий металл, а Женя завалился на потерявшего равновесие Петю и покатился вместе с ним.
Вниз, в темноту, уходила дорожка ступенек.
– Беги, брат! У тебя миссия! – прокричал ему вслед старший, поднимаясь с пола. И на этот раз Женя поверил ему, хотя ни он, ни подавно новоявленный «брат» орк еще не знали, в чем заключается эта миссия, но сейчас он верил в нее, потому что Катя, потому что книга, потому что за один-единственный день он стал причиной событий, неслыханных в истории эльфийско-оркского противостояния, за ним гонялись свои, за него вступались чужие… И незнакомые ему подростки, не задумываясь, вступили в опасную схватку с самой высокопоставленной силовой структурой противника, личной охраной – кого там? Макара Филипыча? – чтобы дать ему уйти. И пусть в их представлении Жене было предначертано совершить, черт его знает, серию террористических актов против эльфийского руководства, или возглавить движение сопротивления, или еще какая-то муть, но… Но. Они рискнули ради него, и это что-то значит. Он знал, что не предаст их, если уйдет. Он знал, что предаст, если вернется и обессмыслит их подвиг.
Мелькавшие в красных вспышках косые тени остались позади.
Примерно на двенадцатом этаже он чуть не сбил с ног Дюшу, который присел – точнее, то ли прилег, то ли прислонился – передохнуть. Ползти на карачках по доске вслед за пропавшим другом диджей благоразумно не сумел, но, проделав путь в двадцать семь этажей вниз и еще двенадцать наверх, философически обнялся со стенкой, и вариант с доской представлялся ему не таким уж неразумным.
Когда, бездыханные, они выскочили на улицу и оторопели, не соображая, куда бежать, престарелый «жигуль», свирепо хрипя и кашляя мотором, подскочил на бордюр, содрогнулся всем своим древним каркасом и чуть не сбил их, но в последний момент лихо вывернулся и встал на месте, как лист перед травой. Дюша чуть ли не волоком втащил Женю на заднее сиденье. Машина измученно взревела, и выскочившие из неотделанного еще лобби здания Корней и Петя остались позади. Почти не сбрасывая скорости, «жигуль» вписался в поворот. Корней вскинул руку, что-то вспыхнуло, и он исчез за углом, который вдруг взорвался обломками кирпичей вслед автомобилю.
– Я же тебя предупреждал! – в тон мотору прохрипел Николай Петрович Чепурко с водительского сиденья.
Подустав от яркости небесных узоров, Женя отключил третий глаз, и обычные его два ока отдыхали на черном драпе привычного неба. Он боролся с желанием заснуть на изгрызенном молью леопардовом пледе, которым было застелено сиденье.
– Как вы нас нашли?
Николай не отвечал, угрюмо нависнув над рулем. Языком сложных жестов Дюша объяснил, что это он позвонил капитану.
– Ничего не понимаю. Я вам тоже звонил. Мне нужна была ваша помощь. Вы мне не ответили, а ему ответили?
– Ты, Евгений, сам виноват. – Жене показалось, что при этих Дюшиных словах Николай обиженно надулся за баранкой: да, мол, виноват. – Он – человек, хоть и в форме. С ним разговаривать надо. А ты с ним все время молчишь и боишься. А он общения хочет, а ты ему на нервы действуешь. Вот я Николаю Петровичу сегодня показал, как устанавливать персональные полифонические мелодии для входящих звонков. Я ему звоню – у него «Шизгара» играет. Он знает, что это я звоню, Дюша. А ты? Ты как звонишь? «Туу… Тууу…» Кто так звонит? Так звонит человек анонимный и неродной.
Николай ничего не подтверждал, но и не отрицал и следил за дорогой слишком сосредоточенно и отрешенно. «Жигуль» делал семьдесят в городской черте. «Но что я без руля? – сиплым баском рвал душу Трофим из динамиков. – Мне даже ночью снится, как я свою судьбу пытаюсь обогнать…» Женя не знал, что сказать. Выдержав паузу, Николай отразил свой возмущенный взгляд в зеркальце заднего обозрения и рикошетом отправил его Жене на заднее сиденье.
– Видишь? Он опять! – пожаловался капитан.
– Вижу. Что вы чувствуете по этому поводу?
На этот Дюшин вопрос Николай отвечать не стал, но резко затормозил прямо посреди улицы и побил «жигуль» несколько раз по приборной панели.
– Вон!
Ребята неохотно заерзали в сторону двери.
– Последнее мое слово, Степанов. Я никуда не лезу, и ты не лезь! Больше не приеду, хоть ты мне симфонией Шостаковича обзвонись. У них там люди исчезают, как зажигалки! Мамы с папой мало? Я тебя не видел, и ты меня не видел. Меня и сейчас здесь нет. С тобой сейчас глас божий разговаривает. Марш спать домой, оба!
Он сорвался с места, но снова остановился, нервно сдал назад, и, пригнув голову, внимательно посмотрел на Женю через окно. «Не жми на газ, не жги бензин напрасно! Сильней у «сто тридцатого» мотор!» – предупреждали с заезженной кассеты. Николай помял руль в мозолистых руках и внушительно произнес:
– Держитесь подальше от Большого театра.
Глава 7
Как не следует держаться подальше от Большого театра
Николай высадил их на Бульварном кольце, и, снова оказавшись в пространстве небезопасном – теперь любое пространство с незнакомыми – людьми? существами? – было небезопасным, – Женя спохватился и врубил третий глаз. Нужно быть начеку.
Они шли по бульвару, а вместе с ними ползло на асфальте кружево небесных теней, и Жене даже померещилось, что призрачные нити цепляются за его ботинки, тягучей волной катятся за ними пару шагов и остаются позади видоизмененным узором-завитушкой, но в темноте разглядеть наверняка было сложно.
Город не просто превратился в фантасмагорический парад огней. Теперь Женя видел глубже сам его ландшафт и видел то, что было важно для его выживания. Вот, сквозь череду деревьев, через дорогу от бульварной аллеи, охранник ночного кафе, пожилой суровый орк с прядями седины в косичках, дает от ворот поворот двум девочкам бурного студенческого возраста, одна из которых – эльф, наверняка без объяснения причин. Вот, метрах в двухстах от перекрестка со Знаменкой, гаишник тормозит автомобиль и направляется к нему вальяжной, предвкушающей походкой, и Женя точно знает, даже не разглядев еще, что гаишник – светловолосый, а проезжий – наоборот. А впереди, в чернильной гуще Никитского бульвара, навстречу прогуливается оркская парочка лет тридцати, с пивом; со скамейки бросает им вслед язвительные фразочки группа блондинов и блондинок, он напряжен, а она причитает потихоньку: «Леша, не надо, оставь!» – и гладит его руку. Поравнявшись с Женей, Леша и его спутница задержали на Жене взгляды, она – теплый и дружелюбный, он – свойский и предупреждающий: если что – я здесь. Женя натянул капюшон по самые брови. Он пока не осознавал, что ноги неспешно несут его все ближе и ближе к Большому театру.
