Ужин кончился – они с Джонкуил снова остались наедине, и она снова прильнула к нему.
– Милый, я так рада, что ты здесь, – вздохнула она. – Хорошо бы ты никогда больше не уезжал.
– Ты соскучилась?
– Да, очень.
– А скажи… у тебя часто бывают в гостях другие мужчины? Вроде тех двух мальчиков?
Вопрос удивил ее. Черные бархатные глаза округлились.
– Конечно. Все время. Я ведь тебе писала, милый.
Ну, разумеется. Когда он только приехал в этот город, ее уже окружала дюжина поклонников; они по-юношески восхищались ее экзотической хрупкостью, а кое-кто из них замечал, что ее красивые глаза смотрят трезво и снисходительно.
– По-твоему, я нигде не должна бывать? – резко спросила Джонкуил, откидываясь на спинку дивана и словно бы сразу оказавшись за много-много миль. – Так и должна всю жизнь сидеть в четырех стенах?
– Это как же понять? – испугался он. – Ты хочешь сказать, у меня никогда не будет денег, чтобы жениться на тебе?
– Джордж, ты слишком торопишься с выводами.
– Ничего подобного, ты именно это и сказала.
Джордж решил оставить скользкую тему. Надо избегать всего, что может испортить этот вечер. Он попытался снова ее обнять, но она неожиданно воспротивилась:
– Жарко. Я принесу вентилятор.
Включив вентилятор, они снова сели на диван, но Джордж был так взвинчен, что невольно бросился прямо в запретную область.
– Когда ты станешь моей женой?
– А ты уже готов к тому, чтобы я стала твоей женой?
Вдруг у него сдали нервы, и он вскочил.
– Да выключи ты этот чертов вентилятор! – закричал он. – Он меня бесит. Он не воздух гонит, а наше с тобой время. Я хочу быть здесь счастливым и забыть о времени и о Нью-Йорке…
Он опустился на диван так же неожиданно, как вскочил. Джонкуил выключила вентилятор и, положив его голову к себе на колени, стала гладить по волосам.
– Давай посидим вот так, – мягко сказала она. – Посидим тихонечко, вот так, и я буду тебя баюкать. Ты устал, мой родной, ты издергался, но теперь твоя любимая позаботится о тебе.
– Я не желаю сидеть тихонечко, – возразил он, резко выпрямляясь. – Вовсе я не хочу сидеть тихонечко. Я хочу, чтобы ты целовала меня. Только это меня успокаивает. И потом, кто из нас издергался? По-моему, не я, а ты. А я совсем не издергался.
В доказательство он встал с дивана, пересек комнату и плюхнулся в кресло-качалку.
– И как раз теперь, когда я уже могу на тебе жениться, ты пишешь, что издергалась, ты шлешь мне такие письма, словно собираешься порвать со мной, и заставляешь меня мчаться сюда…
– Не приезжай, если не хочешь.
– Но я хочу!
Ему казалось, что он рассуждает хладнокровно и логично и что она нарочно сваливает вину на него. С каждым словом они все больше удалялись друг от друга, но он был не в силах ни остановиться, ни говорить спокойно: голос выдавал его тревогу и боль.
Потом Джонкуил горько расплакалась, и он вернулся на диван и обвил ее рукой. Теперь уже он утешал ее, он притянул ее голову к себе на плечо и нашептывал ей «их» привычные словечки, и она мало-помалу успокаивалась, лишь порой вздрагивала у него в объятиях. Больше часа просидели они так, а за окном в вечернем воздухе таяли последние аккорды роялей. Джордж сидел, не двигаясь, не думая, не надеясь, – предчувствие катастрофы словно бы одурманило его. Часы будут тикать и тикать, пробьют одиннадцать, двенадцать, потом миссис Кэри тихо окликнет их, перегнувшись через перила лестницы, а дальше он видел только завтра и конец всему.
III
Конец наступил в самое жаркое время следующего дня. Правду друг о друге угадали оба, но она первая решилась признать это вслух.
– Не стоит тебе дальше мучиться в этой конторе, – начала она с несчастным видом. – Ведь она тебе противна, ты никогда там ничего не добьешься и сам отлично это знаешь.
– Не в том дело, – упрямо возразил он. – Противно мне мучиться одному. Если бы ты решилась, вышла за меня, поехала со мной, я бы всего добился, но не сейчас, когда в мыслях у меня только одно: как ты здесь без меня.
Прежде чем ответить, она долго молчала, не обдумывая – ей уже все было ясно, – а просто оттягивая, ведь она знала, какими жестокими покажутся ему ее слова. Наконец она заговорила:
– Джордж, я люблю тебя всем сердцем, я едва ли полюблю другого. Если бы ты мог жениться два месяца назад, я бы вышла за тебя… Но сейчас я уже поняла, что это не самое разумное…
Он стал исступленно обвинять ее – она что-то скрывает, у нее есть другой!
– Никого у меня нет.
Это была правда. Но роман с Джорджем требовал от нее очень большого напряжения душевных сил, и в обществе молодых людей вроде Джерри Холта, имевших то преимущество, что они не играли никакой роли в ее жизни, она находила разрядку.
Джордж, однако, не желал смириться. Он схватил ее в объятия и попытался поцелуями буквально вынудить у нее согласие на немедленный брак. Потерпев неудачу, он оплакал себя в длинном монологе и остановился, лишь увидев, что этим только вызывает у нее презрение. Он грозился уехать, хотя совсем не собирался уезжать, а когда она сказала, что сейчас ему и правда лучше уехать, заявил, что никуда не поедет.
Она сначала была опечалена, а потом уже только снисходительна.
– Да уходи же! – закричала она наконец так громко, что миссис Кэри испуганно сбежала по лестнице.
– Что случилось?
– Я уезжаю, миссис Кэри, – произнес он прерывающимся голосом.
Джонкуил вышла из комнаты.
– Ну что вы так убиваетесь, Джордж. – Миссис Кэри понимающе и беспомощно моргала глазами: ей было жаль юношу, но она радовалась, что эта маленькая драма уже, можно сказать, позади. – Знаете, что я вам посоветую? Съездите-ка на недельку домой, к маме. А решение это, в конце концов, видимо, самое разумное…
– Прошу вас, замолчите! – закричал он. – Пожалуйста, не надо ничего говорить!
Вернулась Джонкуил – она скрыла и грусть и волнение под пудрой, румянами и шляпкой.
– Я вызвала такси, – ни к кому не обращаясь, сказала она. – До поезда покатаемся по городу.
Она вышла на улицу. Джордж надел плащ и шляпу и с минуту постоял в холле – он был без сил: куска не мог проглотить с самого Нью-Йорка. Подошла миссис Кэри, нагнула к себе его голову, поцеловала в щеку, и он почувствовал себя смешным и жалким, понимая, что в сцене разрыва он тоже играл смешную и жалкую роль. Надо было уехать вчера вечером – сдержанно и гордо расстаться навсегда.
Целый час бывшие возлюбленные ездили на такси по городу, выбирая малолюдные улицы. Он держал ее за руку и в лучах солнца постепенно успокаивался, запоздало убеждаясь, что тут ничего и нельзя было ни сделать, ни сказать.
– Я вернусь, – пообещал он ей.
– Знаю, – ответила она, пытаясь выразить голосом веселую уверенность. – И мы будем иногда писать друг другу.
– Нет, – сказал он. – Писать мы не будем. Этого я не вынесу. Просто в один прекрасный день я вернусь.
– Я никогда не забуду тебя, Джордж.
На вокзале она пошла с ним в кассу брать билет.
– Кого я вижу! Джордж О’Келли и Джонкуил Кэри!
Это была их знакомая пара, они встречались еще в те времена, когда Джордж здесь работал, и при виде их Джонкуил, кажется, обрадовалась. Бесконечные пять минут общего разговора, а потом поезд, оглушительно гудя, въехал под крышу вокзала, и Джордж, с гримасой плохо скрытого отчаяния, сделал движение обнять Джонкуил. Она неуверенно шагнула к нему, остановилась в нерешительности и быстро подала ему руку, будто прощалась с не очень близким приятелем.
– До свиданья, Джордж, – сказала она. – Счастливого пути.
– До свиданья, Джордж. Приезжайте еще и непременно дайте нам знать.
Онемев, почти ослепнув от боли, он подхватил свой чемоданчик и как в тумане поднялся в вагон.
Поезд лязгает на переездах, набирает скорость на широких пространствах пригородов, а солнце опускается все ниже. Может быть, и она сейчас поглядит на заходящее солнце, остановится, оглянется, вспомнит; а наутро его образ поблекнет, станет для нее прошлым. Эта ночь навсегда окутает тьмой солнце, и деревья, и цветы, и смех – весь мир его юности.
IV
Прошло больше года, и вот в сырой сентябрьской день молодой человек с лицом, загорелым до цвета потускневшей меди, сошел с поезда в одном городе в Теннесси. Он тревожно огляделся и, казалось, почувствовал облегчение, убедившись, что его никто не встречает. Взяв такси, он отправился в лучшую в городе гостиницу и не без гордости записал в книге для приезжающих: «Джордж О’Келли, проездом из Куско (Перу)».
Поднявшись к себе, он посидел у окна, глядя на знакомую улицу. Потом снял телефонную трубку и назвал номер; руки у него чуть-чуть дрожали.
– Можно попросить мисс Джонкуил?
– Я вас слушаю.
– Это… – Он преодолел едва заметную вибрацию в голосе и продолжал дружески просто: – Это Джордж О’Келли. Ты получила мое письмо?
– Да. Я так и думала, что ты приезжаешь сегодня.