***
В тот вечер мы с папой моем посуду, когда он откашливается и говорит:
– Итак, Китти рассказала мне о великом расставании. Как ты?
Я споласкиваю стакан и ставлю его в посудомоечную машину.
– У Китти такой длинный язык. Я собиралась рассказать тебе об этом позже. – Возможно, в глубине души я надеялась, что мне не придется этого делать.
– Хочешь об этом поговорить? Я могу заварить успокаивающий чай на ночь. Не такой хороший, как у мамы, но все же.
– Может быть, позже, – отвечаю я, просто чтобы быть любезной. Его версия ночного чая не самая лучшая.
Он обнимает меня за плечи.
– Все наладится, обещаю. Питер Кавински – не единственный парень в мире.
Вздыхая, я говорю:
– Мне просто не хочется, чтобы когда-либо снова было так больно.
– Не существует способа защитить себя от горя, Лара Джин. Это просто часть жизни. – Он целует меня в макушку. – Иди наверх и отдохни. Я здесь закончу.
– Спасибо, папочка.
Я оставляю его одного на кухне. Он напевает себе под нос, насухо вытирая кастрюлю кухонным полотенцем.
Папа сказал, что Питер – не единственный парень в мире. Знаю, что это правда, конечно же, правда. Но посмотрите на папу. Мама была для него единственной девушкой в мире. Если бы это было не так, то к этому времени он уже давно нашел бы себе кого-нибудь. Может быть, он тоже пытался защитить себя от горя. Возможно, мы с ним похожи больше, чем я думала.
45
Опять идет дождь. Я подумывала взять Китти с Джейми в парк после школы, но сейчас это не возможно. Вместо этого, я сижу в постели и закручиваю волосы, наблюдая, как, подобно серебряным пулькам, за окном барабанит дождь. Погода – под стать моему настроению, полагаю.
В разгаре нашего разрыва, я совсем забыла об игре. Ну, сейчас я помню все слишком хорошо. Я выиграю. Я выбью ее из игры. Она не может и забрать Питера, и выиграть игру. Это слишком несправедливо. И я придумаю какое-нибудь идеальное желание – нечто совершенное, что можно будет забрать у нее. Если бы я только знала, чего пожелать!
Мне нужна помощь. Я звоню Крис, но она не берет трубку. Я собираюсь позвонить еще раз, но, в последнюю секунду отправляю сообщение Джону:
«Поможешь мне убрать Женевьеву?»
Через несколько минут он пишет ответ.
«Это будет честью для меня».
***
Джон располагается на диване и наклоняется вперед, пристально глядя на меня.
– Итак, хорошо, как ты это хочешь сделать? Ты хочешь ее выманить? Провернуть над ней тайные операции?
Я ставлю перед ним стакан сладкого чая. Устраиваясь рядом, я говорю:
– Думаю, сначала нам придется понаблюдать за ней. Я даже не знаю, какое у нее расписание. – К тому же… если, выигрывая в этой игре, я узнаю ее большой секрет, что ж, это было бы приятным бонусом.
– Мне нравится, как работают твои мозги, – произносит Джон, откидывая назад голову и попивая свой чай.
– Я знаю, где они хранят запасной ключ. Однажды нам с Крис нужно было забрать пылесос из ее дома. Что, если… что, если я попытаюсь запугать ее? Например, я могла бы оставить на ее подушке записку со словами «Я за тобой слежу». Это бы по-настоящему задело ее за живое.
Джон чуть не захлебывается своим чаем со льдом.
– Погоди, и что это вообще тебе даст?
– Я не знаю. Ты же в этом эксперт!
– Эксперт? С чего это я эксперт? Если бы я был действительно хорош, то был бы все еще в игре.
– Ты никак не мог знать, что я буду в Бельвью, – подмечаю я. – Просто тебе не повезло.
– Очень уж много между нами совпадений. Бельвью. То, что в тот день ты была на «Модели ООН».
Я смотрю на свои руки.
– Это… не было стопроцентным совпадением. На самом деле, это вообще не было совпадением. Я пошла туда, чтобы найти тебя. Мне хотелось увидеть, каким ты стал. Я знала, что ты будешь на «Модели ООН». Я помнила, как сильно тебе это нравилось в средних классах.
– Единственная причина, по которой я вступил туда, была в том, что я мог поработать над своими навыками публичных выступлений. Из-за заикания. – Он замолкает. – Постой. Ты сказала, что пришла туда из-за меня? Посмотреть, каким я стал?
– Ага. Мне… мне всегда было интересно.
Джон ничего не говорит, просто смотрит на меня в упор. Он резко ставит свой стакан на стол. Затем снова поднимает его и кладет под него подставку.
– Ты не рассказала, что произошло между тобой и Кавински в тот вечер, когда я уехал.
– О. Мы расстались.
– Вы расстались, – повторяет он, его лицо ничего не выражает.
И в этот момент я замечаю, что в дверях, словно маленький разведчик, притаилась Китти.
– Чего тебе надо, Китти?
– Эм… а хумус с красным перцем остался? – спрашивает она.
– Я не знаю. Иди, посмотри сама.
У Джона округляются глаза.
– Это твоя сестренка? – Обращаясь к Китти, он говорит, – Когда я последний раз видел тебя, ты была еще маленьким ребенком.
– Ага, я выросла, – отвечает она, абсолютно без намека на любезность.
Я бросаю на нее быстрый взгляд.
– Будь вежлива с нашим гостем. – Китти разворачивается на пятках и бежит наверх. – Прости за сестру. Она очень близка с Питером, и еще вбила себе в голову безумные идеи…
– Безумные идеи? – повторяет Джон.
Я могла бы отшлепать себя.
– Ага, то есть, она думает, что между нами что-то происходит. Но, безусловно, это не так, да и я, как бы, не нравлюсь тебе в этом смысле, так что, да, они безумные. – Ну и зачем я это говорю? Почему Бог наградил меня ртом, если я просто несу им чушь?
Становится так тихо, что я открываю рот, чтобы сказать какую-нибудь еще более тупую нелепость, но затем он говорит:
– Ну… это не настолько безумно.
– Верно! В смысле, я не имела в виду безумно… – Я захлопываю рот и смотрю прямо перед собой.
– Ты помнишь тот раз, когда мы играли в бутылочку у меня в подвале?
Я киваю.
– Я нервничал и боялся поцеловать тебя, поскольку никогда раньше не целовался с девушкой, – говорит он и снова берет в руки стакан сладкого чая. Он делает большой глоток, но чая не осталось, только лед. Его глаза встречаются с моими, и он улыбается. – После этого все ребята долго смеялись надо мной из-за того, что я облажался.
– Ты не облажался, – возражаю я.
– Думаю, это совпало с тем временем, когда старший брат Тревора рассказал нам, что он завел девушку… – Джон колеблется, и я с нетерпением киваю, поощряя его продолжать. – Он утверждал, что довел девушку до оргазма, просто поцеловав ее.
Я испускаю истерический хохот и закрываю ладошками рот.
– Это самая большая ложь, которую я когда-либо слышала! Я никогда не видела, чтобы он даже разговаривал хотя бы с одной девушкой. Кроме того, я не думаю, что такое вообще возможно. И даже если бы и было возможно, то я сильно сомневаюсь, что Шон Пайк был бы способен на это.
Джон тоже смеется.
– Ну, теперь то я знаю, что это ложь, но тогда мы все ему поверили.
– Имеется в виду, было ли это похоже на отличный поцелуй? Нет, не было. – Джон вздрагивает, и я быстро продолжаю: – Но совсем ужасно это тоже не было. И, знаешь, в любом случае, я не то, чтобы эксперт в поцелуях. Кто я такая, чтобы судить?
– Ладно-ладно, ты можешь перестать пытаться заставить меня почувствовать себя лучше. – Он ставит стакан на стол. – Сейчас у меня стало гораздо лучше получаться. Так говорят мне девушки.
Этот разговор принимает странный откровенный оборот, и я начинаю нервничать, но не в плохом смысле. Мне нравится делиться секретами, быть соучастниками.
– О-о, так ты целовался со многими девушками, да?
Он опять смеется.
– С достаточным количеством. – Он замолкает. – Я удивлен, что ты вообще помнишь тот день. Ты была настолько увлечена Кавински, что не думаю, что вообще заметила, кто еще там был.
Я толкаю его в плечо.
– Я не была «настолько увлечена Кавински»!
– Нет, была. Ты всю игру не сводила глаз с той бутылки, вот так. – Джон берет в руки бутылку и прожигает ее глазами. – Ожидая своего звездного часа.
Я заливаюсь ярким румянцем.
– Ох, замолчи.
Он продолжает, смеясь:
– Как ястреб свою добычу.
– Заткнись! – Теперь я тоже смеюсь. – Как вообще ты это помнишь?
– Потому что я делал то же самое, – признается он.
– Ты тоже пялился на Питера? – Я говорю это в шутку, чтобы подразнить, потому что это весело. Впервые за несколько дней я веселюсь.
Он смотрит прямо на меня, его темно-голубые глаза – уверенные и непоколебимые, и у меня в груди перехватывает дыхание.
– Нет. Я смотрел на тебя.
В ушах гудит – это звук моего сердца, бьющегося с тройной силой. «В памяти все происходит под музыку». Одна из моих любимых строк из «Стеклянного зверинца». Если я закрою глаза, то почти могу услышать ее и тот день в подвале Джона Амброуза Макларена. Интересно, какую музыку услышу я спустя годы, когда буду вспоминать этот момент?
