Пока мы покачиваемся, я вспоминаю танцы в восьмом классе, когда все объединились в пары, а меня никто не пригласил. Я думала, что мы с Женевьевой пойдем туда вместе, но потом она сказала, что мама Питера заберет их, и сначала они собираются отправиться в ресторан, как на настоящем свидании, и было бы неловко, если бы я увязалась за ними. Так что, все закончилось тем, что были она с Питером и Сабрина Фокс с Джоном. Я надеялась, что Джон Макларен пригласит меня на медленный танец, но он не пригласил; он ни с кем не танцевал. Единственный парень, который действительно танцевал, был Питер. Он всегда был в центре в кругу лучших танцоров.
Рука Джона прижата к моей спине, ведя меня, и, я полагаю, что он забыл об игре. Сейчас я держу его на мушке.
– Ты не так уж и плох, – говорю я ему. Песня подходит к концу. Мне бы лучше пританцовывать в такт. Я выбью тебя через пять, четыре, три, две…
– Итак… ты и Кавински, да?
Он полностью отвлек меня, и на мгновенье я совершенно забываю об игре.
– Ага…
Откашлявшись, он говорит:
– Я был порядком удивлен, что вы, ребят, стали встречаться.
– Почему? Потому что я не в его вкусе? – Я произношу это небрежно, будто это ничего не значит, просто некий факт, но это причиняет боль, подобно маленькому камушку, брошенному прямо в сердце.
– Нет, ты в его вкусе.
– Тогда почему? – Я почти уверена, что Джон собирается сказать «потому что я не думал, что он в твоем вкусе», прямо как сказалДжош.
Он отвечает не сразу.
– В тот день, когда ты пришла на Модель ООН, я пытался найти тебя и последовал за тобой на парковку, но ты уже уехала. Затем я получил твое письмо, и написал тебе в ответ, и ты мне ответила, а потом ты пригласила меня на вечеринку в домике на дереве. Полагаю, я не знал, что и думать. Ты понимаешь, что я имею в виду? – Он смотрит на меня выжидающе, и я чувствую, что будет важно сказать ему «да».
Вся кровь приливает к моему лицу, и я слышу стук в ушах, который, как я с опозданием осознаю, принадлежит моему сердцу, бьющемуся очень быстро. Однако мое тело все еще танцует.
Он продолжает говорить.
– Возможно, было глупо так думать, ведь все это было так давно.
Все это? Мне хочется знать, но было бы не правильно спрашивать.
– А ты знаешь, что я помню? – внезапно спрашиваю я.
– Что?
– Тот раз, когда вы с ребятами играли в баскетбол и у Тревора разошлись по шву шорты. И все так сильно смеялись, что Тревор начал злиться. Но не ты. Ты сел на велосипед, проехал долгий путь домой и привез Тревору другие шорты. Я была этим действительно впечатлена.
У него на лице слабая полуулыбка.
– Спасибо.
Затем мы оба молчим и по-прежнему танцуем. С ним легко молчать.
– Джон?
– Хм?
Я поднимаю на него взгляд.
– Я должна тебе кое-что сказать.
– Что?
– Ты у меня. Я имею в виду, у меня твое имя. В игре.
– Серьезно? – Джон выглядит искренне огорченным, из-за чего я чувствую себя виноватой.
– Серьезно. Прости. – Я прижимаю руки к его плечам. – Выбит.
– Что ж, теперь у тебя Кавински. Я действительно предвкушал, что тоже уберу его. У меня был целый план и все такое.
Со всем рвением я интересуюсь:
– Каков был твой план?
– Почему я должен рассказывать об этом девушке, которая только что выбила меня из игры? – бросает он вызов, но это слабый вызов, просто для виду, и мы оба знаем, что он расскажет.
Я подыгрываю.
– Ну же, Джонни. Я не просто девушка, которая выбила тебя. Я твой друг по переписке.
Джон посмеивается.
– Ладно, ладно. Я помогу тебе.
Песня заканчивается, и мы расходимся.
– Спасибо за танец, – говорю я. После всего этого времени я, наконец-то, знаю, каково это – танцевать с Джоном Амброузом Маклареном. – Так что бы ты попросил, если бы выиграл?
Он не колеблется ни секунды.
– Твой шоколадный торт с арахисовым маслом с моим именем, выложенным конфетками «Риз Писез».
Я смотрю на него с удивлением. Это и есть то, чего бы он пожелал? Он мог бы получить что угодно, а он хочет мой торт? Я делаю реверанс.
– Я так польщена.
– Ну, это был действительно вкусный торт, – отвечает он.
40
Спустя несколько ночей Питер неожиданно спрашивает по телефону:
– У тебя ведь я, да?
– Нет! – Я не сказала ему, что за выходные выбила из игры Джона. Мне не хочется, чтобы у него – или Женевьевы, если уж на то пошло, – была какая-либо дополнительная информация. Теперь нас осталось трое.
– Значит, у тебя я! – Он издает стон. – Я не хочу больше играть в эту игру. Из-за нее мне одиноко и я очень… удручен. Я неделю не видел тебя вне школы! Когда же это закончится?
– Питер, у меня нет тебя. У меня Джон. – Я чувствую себя немного виноватой из-за лжи, но именно так в этой игре становятся победителями. Никаких сомнений в себе.
На другом конце провода – тишина. Затем он спрашивает:
– Значит, чтобы выбить его, ты собираешься поехать к нему домой? Он живет черт знает где. Я могу отвезти тебя, если хочешь.
– Я еще не продумала свой план, – отвечаю я. – А кто у тебя? – Знаю, что это должна быть я или Женевьева.
Он становится тихим.
– Я не скажу.
– Но, ты рассказал кому-нибудь? – Например, скажем, Женевьеве?
– Нет.
Хмм.
– Ну ладно, просто, я только что сказала тебе, так что ты явно задолжал мне такую же любезность.
Питер выпаливает:
– Я не заставлял тебя, ты сама все выложила, и, послушай, если это была ложь и у тебяя, то, пожалуйста, просто выведи, блин, уже меня из игры! Я умоляю тебя. Приходи ко мне домой прямо сейчас и я дам тебе незаметно прокрасться в свою комнату. Я буду для тебялегкой добычей, если это значит, что я снова смогу тебя видеть.
– Нет.
– Нет?
– Нет, я не хочу победить таким образом. Когда я получу твое имя, то хочу испытывать чувство удовлетворения от того, что побила тебя в честной борьбе. Моя первая победа в Ассасинов не может быть запятнана. – Я замолкаю. – И, кроме того, твой дом – безопасная зона.
Питер издает раздраженный вздох.
– Ты хотя бы придешь в пятницу на мою игру по лакроссу?
Его игра по лакроссу! Это идеальное место, чтобы убрать его. Я стараюсь сохранить голос ровным и спокойным, когда говорю:
– Я не смогу прийти. У папы свидание, и ему нужно, чтобы я присмотрела за Китти. – Ложь, но Питер об этом не знает.
– Ну, а ты не можешь взять ее с собой? Она просилась пойти на одну из моих игр.
Я быстро соображаю.
– Нет, поскольку после школы у нее урок фортепьяно.
– С каких это пор Китти играет на фортепьяно?
– На самом деле, недавно. Она услышала от нашей соседки, что это помогает дрессировать щенков, это их успокаивает. – Я кусаю губу. Купится ли он на это? Я спешу добавить: – Обещаю быть на следующей игре, несмотря ни на что.
Питер стонет, на этот раз еще громче.
– Ты убиваешь меня, Кави.
Скоро, мой дорогой Питер.
Я удивлю его на игре: я вся наряжусь в цвета нашей школы, и даже нарисую на лице его номер. Он будет так рад меня видеть, что ничего не заподозрит!
Я не могу до конца объяснить, почему эта игра в Ассасинов так важна для меня. Я знаю только то, что с каждым днем все больше и больше хочу победить. Да, мне хочется побить Женевьеву, но дело не только в этом. Возможно, я хочу доказать, что тоже изменилась – я не мягкая маленькая зефирка, во мне есть боевой дух.
После того, как мы с Питером вешаем трубки, я пишу свою идею Джону, и он предлагает отвезти меня на игру. Она пройдет в его школе. Я спрашиваю, уверен ли он, что не против проехать весь этот путь, чтобы забрать меня, и он отвечает, что увидеть, как выбьют Кавински, будет тогостоить. Я чувствую облегчение, ведь последнее, что мне нужно, так это заблудиться по пути туда.
***
В пятницу после школы, я спешу домой, чтобы подготовиться. Я переодеваюсь в цвета школы – светло-голубую футболку, белые шорты, белые со светло-голубым полосатые гольфы, вплетаю в волосыголубую ленту. Рисую на щеке большую цифру 15 и обвожу ее по контуру белой подводкой для глаз.
Я выбегаю на улицу, как только Джон подъезжает на нашу подъездную дорожку. На его глаза низко натянута старая выцветшая бейсбольная кепка Ориолс. Он разглядывает меня, пока я забираюсь внутрь.
Улыбаясь, Джон говорит:
– Ты выглядишь как болельщица.
Я постукиваю по козырьку его кепки.
– Одно лето ты вроде носил ее каждый день.
Выезжая с подъездной дорожки, Джон улыбается, будто у него есть тайна. Это заразительно. Теперь я тоже улыбаюсь, и даже не знаю почему.
– Что? Почему ты улыбаешься? – спрашиваю я, подтягивая гольфы.
– Ничего, – отвечает он.
Я толкаю его в бок.
– Ну же!
– В начале летамама очень плохо подстригла меня, и мне быть стыдно. После этого я больше никогда не позволял ей снова подстригать мне волосы. – Он проверяет время на приборной панели. – Во сколько, говоришь, начинается игра? В пять?
