— Она тебя специально провоцирует, — сказал Ираклий.
— Она что, ничего не помнит?
В трубке раздался нежный смех.
— Конечно, мамочка, помню. Орала ты и лупила меня будь здоров!
— Все, хватит нести ерунду! Будет так, как решит Ираклий. У меня денег нет. Хочешь их получить, значит, скажешь, куда нам приехать.
— А ты, мамочка, сука!
— Настя! Настасья!
В ответ — гудки.
— Ну вот. Чего мы добились? — Лариса в отчаянии посмотрела на мужа. — Бросила трубку.
— А номер высветился?
— Высветился, но не ее.
— Сейчас проверим. — Он стал нажимать кнопки телефона. — Она его отключила.
— Что делать? — Лариса села на прежнее место и пальцами сжала лоб. — Ты знаешь, я ведь думала, больница — крайняя мера. Во всяком случае, лучше, чем тюрьма. Особенно после того случая, когда она стащила у подруги какой-то браслет и стала в нем разгуливать по городу. И я никак не ожидала, что ей поставят диагноз. Мы же договаривались по телефону с тем доктором, который на дыню похож, что ее просто подержат там до нашего приезда. С воспитательной целью. А теперь получается, что мы и деньги заплатили, и диагноз получили. Какая-то чепуха! Да еще и сбежала куда-то…
Ираклий перебил:
— Ясно куда. Она у этого парня, врача. Я звонил в больницу, но все напрасно — адресов не дают. Но я его найду. Это вопрос времени.
Жена посмотрела на него с отчаянием.
— Я раньше думала, что больница — это конец. А теперь я поняла, что когда она вот так где-то шляется, это еще хуже. В больнице ее хотя бы не изнасилуют, не убьют.
— Еще неизвестно, с кем она связалась, что это за доктор такой, который крутит романы с больными. — Ираклий подошел к жене и сел рядом прямо на пол. Взял ее руки в свои. — Лариса! Посмотри на меня! Ты не замечаешь, что мы целыми днями разговариваем только о твоей дочери? Как будто у нас нет никакой своей жизни. Как будто у нас нет Коли. Это нормально?
Лариса посмотрела на него беспомощно и испуганно.
— Но что я могу поделать? Она ведь моя дочь.
Он помолчал, прижал ее голову к себе.
— Не знаю, что делать. Но я от этого всего утомился.
В прихожей хлопнула дверь — это нянька принесла Колю с прогулки. Ираклий встал и стал снова куда-то собираться.
Альфия
Альфия сидела за своим столом над кружкой остывшего чая и ни о чем не могла думать. Перед ней лежали исписанные крупным почерком тетрадные листы, но она не могла заставить себя их прочитать.
Оля Хохлакова умерла двадцать минут назад. Альфия сама надвинула веки на глаза и накрыла ее с головой простыней. Хорошо хоть, все больные в отделении спали!
В сознание Хохлакова так и не пришла. Но в короткий предпоследний миг вдруг стала шумно и редко дышать, глаза стали вращаться и опустились. И на мгновение Оля уставилась Альфие прямо в лицо. Страшный был это момент. И хотя Альфия понимала, что движение глазных яблок бессознательное, все равно ей стало жутко и неприятно. Через несколько секунд все было кончено. Олин взгляд потускнел, глаза опять закатились. Отекшее красное лицо сначала посинело, потом побледнело. Альфия попробовала нащупать на Олиной руке пульс, потом фонендоскопом прослушать дыхание и сердцебиение, но тело уже молчало. Нинель была уже тут как тут с круглым зеркальцем.
— Все. Не дышит больше.
Альфия взглянула на часы.
— Ноль часов сорок восемь минут, — вслух подвела она окончательную черту в короткой Олиной жизни.
Порылась в карманах, записала точную дату на какой-то бумажке и пошла в кабинет. И вот теперь она сидела за своим столом не в силах ни шевельнуться, ни сконцентрировать мысли.
Неожиданное звяканье ключа в замке заставило Альфию встать и подойти к двери.
Да, это был Дима, она не ошиблась. С мокрыми волосами, в расстегнутой куртке, все с тем же крестиком на упругой безволосой груди, он стоял в проеме и смотрел на нее, недоверчиво прищурившись. Она не видела его три дня — Дима как будто стал другим: с новым злым лицом, не выражавшим совершенно никакого уважения к ней.
— Пойдем-ка со мной, — сказала она и двинулась на него всем телом, как танк.
— Куда это? — Он развернулся, но не сделал ни шага.
Она и сама не понимала, какая сила заставляет ее сдерживать гнев. Уж только не любовь. Какая любовь? В этот момент она его ненавидела.
— Я хочу тебе кое-что показать, — усмехнулась Альфия. — Сюрприз.
— Если вы в час ночи собираетесь делать мне сюрпризы… — Дима тоже не понимал, откуда берутся его язвительные, насмешливые слова, — …то время вы выбрали под стать месту работы.
Однако он все-таки пошел за ней. На пороге отделения она, не выдержав, с силой толкнула Сурина в направлении самодельного бокса, где на каталке так и лежало тело.
— Вот полюбуйся на свою работу! Смотри! — Резким движением она подтолкнула Диму к каталке.
— Что это? — Он опешил.
— Не узнаешь? — Она сдернула простыню с Олиной головы. Бордовые волосы дико блеснули в свете электрической лампы. — Ольга Хохлакова. Твоя безутешная поклонница.
Он весь взъерошился, попятился.
— При чем тут я? Я уже три дня не был в отделении.
— Вот в том-то и дело, что ты три дня не был в отделении, гад! Исчез без предупреждения, больных мне не передал, о состоянии ее не предупредил, не поставил меня как заведующую в известность…
У Альфии затрясся подбородок. Больше всего ей хотелось схватить его за грудки и трясти, трясти, пока ее не отдерут силой.
— Я не понимаю, почему она умерла, — произнес Дима, опустив глаза. — Я лечил ее правильно, по той схеме, что вы мне дали. Сначала ее состояние ухудшилось, но потом, мне показалось, что она стала чувствовать себя лучше.
— Показалось? А ты не крестился, когда тебе казалось? Вот объясни теперь ее родственникам, если они обратятся в прокуратуру, что ты лечил ее правильно. Они имеют на это полное право. Не для того же ты лечил ее правильно и хорошо, чтобы она повесилась!
Глядя на лицо Сурина, на котором во время ее речи отражалась вся гамма чувств, Альфия испытывала хоть и небольшое, но удовлетворение.
— Так она повесилась?
Он сделал шаг назад.
— К твоему сведению, она написала письмо, в котором объяснила, что не может без тебя жить. Твоя идиотка Полежаева рассказала ей, что вы собираетесь сбежать в свадебное путешествие.
— Может, это и к лучшему.
— Что-о-о?
Он подошел к каталке и горячо заговорил, глядя в Олино лицо, ставшее лунообразным, почти красивым:
— Подумайте сами, она была хорошая женщина. А какая ужасная у нее была жизнь! И чем дальше — тем хуже. Она ведь даже не могла надеяться на более или менее стойкую ремиссию. Она была обречена жить в больнице, у нее не было состоятельных родственников…
Альфия подошла к Сурину вплотную и схватилась за цепочку с крестом, едва заметно поблескивавшую на его шее.
— Это была ее жизнь. Не ты ей ее давал, прокуратор. Понял? И не тебе решать, какая она у нее была, хорошая или плохая.
— А вы все книжки читаете?
Он стоял напротив Альфии с посветлевшими от бешенства глазами и искривившимся ртом. Пощечина от плеча — с размахом, выдававшим привычку ко всякой домашней работе, прозвенела последним салютом над Олиным телом.
— Еще будешь иронизировать? — Альфия отпустила крестик и занесла другую руку для нового удара.
— Не буду.
Дима улыбнулся новой для него самого кривой улыбкой, повернулся и вышел из отделения. Альфия сжала кулаки и сгорбилась над каталкой. И две жгучие слезы — от злости, от бессилия — капнули на не очень чистую Олину простыню.
Нинель Егоровна неслышно подошла сзади.
— И-эх, любовь-то что с человеком делает! Смотрите-ка, и не узнать Дмитрия Ильича! — сказала она и окончательно накрыла простыней голову Хохлаковой.
Дима
Дима открыл своим ключом дверь и вошел в квартиру. Было тихо, только через коридор из его комнаты слышался звук телевизора. Дима заглянул в родительскую спальню, в кухню. В раковине стояли оставшиеся от завтрака две тарелки и две чашки. На сердце у него разлилось тепло. Это их с Настей тарелки. Вот он пришел домой — а она здесь, в его комнате. Он вытащил из кармана куртки несколько мелких купюр — все деньги, которые у него остались, посмотрел на них и засунул обратно. Что деньги? Он чувствовал себя обладателем несметного богатства.
Он приоткрыл дверь. Настя сидела с ногами в его кресле, укрывшись до подбородка пледом, и смотрела телевизор.
— Как долго тебя не было! — Она протянула к нему руки. — Как я скучала! Где ты был?
— Я был в поликлинике. Недалеко отсюда. Устроился на полставки хирургом.
Он вытащил девушку из кресла и покружил по комнате. Сейчас он ездил в больницу, а в поликлинику ходил накануне.
— Что же, я теперь каждый день буду одна?
