В частности, это овеществляющая сила ума. Ее в первую очередь обеспечивает та его функция, которую мы назвали абстрагирующим оператором. Он находится в нижней части теменной доли, и наделяет нас способностью при виде арбуза, ягоды, твердого как камень кокосового ореха или покрытого мягким пушком персика, сказать, что это «плоды растений». Однако овеществление требует от нас не только найти существенные сходства предметов, но и ощущать их как нечто вещественное и реальное. Мы уже описывали эту функцию мозга, которую называли экзистенциальным оператором.
Ум делает мир конкретным, что мы называем процессом овеществления, и этот процесс, возможно, выполняет важную роль в неврологическом аспекте развития Я. Мозг новорожденного начинает взаимодействовать с миром за пределами внутренних ощущений, направляя действия младенца, когда он издает звуки или двигается. Мозг управляет этими движениями, а затем наблюдает за ними и анализирует их, так что они превращаются для него в поток новой информации. В итоге мозг идентифицирует, или овеществляет, эти действия, мысли и чувства как Я.
Представьте себе, например, младенца, хохочущего в своей коляске. В тот момент как его смех становится слышен, он делается частью внешнего мира и поступает в мозг младенца как новые сенсорные сигналы, которые мозг признает продуктом своей неврологической деятельности. В то же время ребенок воспринимает свою мать, которая в ответ на его хохот радостно хлопает в ладоши. Мозг младенца не может приписать себе источник этого поведения, иными словами, он признает поведение матери чем-то иным по отношению к себе.
Сравнивая эти перцепции, мозг младенца начинает различать две общие категории сенсорных импульсов: те, источником которых служит поведение ребенка, и те, которые исходят от действий, которые он сам не порождает и не контролирует. Как мы считаем, восприятие двух этих категорий есть первый шаг ума к тому, чтобы создать границу между внутренней реальностью Я и внешней реальностью мира.
По мере того как обогащается опыт внешнего мира младенца, его мозг способен распознать все больше и больше действий, источником которых, по-видимому, он является. В итоге все эти разные независимые функции – мысли, эмоции, намерения, действия и воспоминания – попадают в единую значимую и особую категорию. Иными словами, они овеществляются и становятся конкретной, знакомой, устойчивой и крайне личной концепцией Я.
Описанный нами процесс создания Я мозгом гипотетичен, но весьма правдоподобен. А отсюда следуют некоторые важные выводы. Ум не то же самое, что Я. Ум возникает раньше Я и, так или иначе, поставляет важнейшие воспоминания, эмоции и другие компоненты, из которых складывается Я.
Если можно было бы каким-то образом устранить эти компоненты, от Я ничего бы не осталось. Как мы полагаем, именно это происходит в тот момент, когда ассоциативная зона ориентации вместе с другими зонами, создающими ощущение Я, подвергается деафферентации – лишается притока новых импульсов. Эти зоны также лишаются доступа к воспоминаниям, эмоциям и действиям, которые ум воспринимает как Я. Деафферентация не лишает ум сознания, но просто освобождает это сознание от привычного субъективного чувства Я и от всех ощущений пространственного мира, где это Я могло бы существовать.
В результате такого недостатка поступающей информации почти наверняка возникнет состояние чистого сознания, лишенного Эго, сфокусированного на ничто, забывшего о ходе времени и физических ощущениях. Такое сознание – если смотреть на это с точки зрения нейробиологии – неизбежно утратит способность отличать субъект от объекта, отделять ограниченное личное Я от внешнего материального мира. Оно будет воспринимать и понимать реальность как бесформенное единое целое, не имеющее ни границ, ни вещества, ни начала, ни конца.
Когда все конструкции сознательного ума растворяются в чистом сознании, обретается наше самое глубинное и подлинное Я
Все собранные из частей конструкции сознательного ума – эмоции, воспоминания, мысли и бесформенные интуитивные представления, которые позволяют нам распознавать свое Я, – будут устранены и растворятся в таком стоящем за ними как фон чистом сознании, которое есть наше самое глубинное и подлинное Я, то универсальное Я, о котором говорят мистики.
«Ты можешь узнать себя как самого себя только через устранение», – говорит современный буддийский служитель Лесли Кувамара. Даосский мудрец Ли Бо считал, что испарение иллюзорного Я дает ту ясность, которая нам нужна, чтобы несомненно увидеть истинное и, если сказать проще, реальное:
Птицы исчезли в небе,
А теперь тает и последнее облачко.
Мы сидим вместе, гора и я,
Сидим, пока не остается только гора.[153]
Хотя наша неврологическая модель дает правдоподобное объяснение того, как мы переживаем мистическое состояние чистого сознания, она ничего не утверждает о сути абсолютного единого бытия. Она не объясняет, что есть абсолютное бытие: это просто-напросто состояние мозга либо, как говорят мистики, суть того, что реально в самом существенном смысле слова. Тем не менее наши изыскания убедили нас в том, что мистики, по меньшей мере, не пребывают в заблуждении и не страдают психозами. Они без тени сомнения убеждены в том, что их опыт реален.
Поскольку никакой эмпирический метод не позволяет проверить его реальность, нам придется обратиться к более субъективному подходу философов. В результате исследований, длившихся столетиями, философы пришли к гипотезе, что истинная реальность обладает убедительностью, не оставляющей места для сомнений. Стоики называли это качество phantasia catalyptica; некоторые современные немецкие мыслители используют термин Anweisenheit, а приверженцы феноменологии предпочитают здесь говорить об интенциональности.
Если простыми словами передать смысл этих терминов, их значение примерно таково: реальное мы ощущаем как более реальное, чем то, что нереально. Такой критерий может показаться слишком расплывчатым, но это лучшее, что могли нам дать величайшие умы прошлого и современные специалисты[154]. В большинстве случаев он работает вполне приемлемо, так что любые иные подходы к данной проблеме в итоге сводятся именно к такому утверждению.
Например, сновидения могут казаться удивительно реальными в состоянии сна, но стоит нам пробудиться, как мы тотчас же открываем их иллюзорную природу. Мы считаем реальность после пробуждения более реальной, чем реальность сновидения, потому что первая более убедительна в том, что она реальна. То же самое мы можем сказать о реальности мечтаний или о разных галлюцинаторных состояниях. Все эти типы реальности в какие-то моменты могут казаться весьма реальными, но затем, когда мы можем сравнить их с повседневной (или «базовой») реальностью, мы отбрасываем их как нечто не совсем реальное.
Таким образом, реальность материального мира становится для нас очевидной тогда, когда мы сравниваем ее с другими состояниями. Поскольку большинство из нас никогда не испытывало более реальных состояний, чем те, которые нам ежедневно рисует ум, мы не можем предположить, что существует какая-то наивысшая реальность вне нашего субъективного осознания материального мира. Что еще важнее, у нас нет никаких эмпирических оснований полагать, что какая-либо наивысшая реальность вообще может существовать.
Но тот, кто пережил более высокие состояния мистического единения, утверждает, что такие состояния кажутся более реальными. Со страстью и настойчивостью, в удивительном согласии друг с другом, несмотря на разные эпохи и религии, мистики настаивают на том, что по сравнению с нашим базовым ощущением реальности, абсолютное единое бытие куда более живое и обладает куда более убедительной реальностью.
Со страстью и настойчивостью, в удивительном согласии друг с другом, несмотря на разные эпохи и религии, мистики настаивают на том, что по сравнению с нашим базовым ощущением реальности, абсолютное единое бытие куда более живое и обладает куда более убедительной реальностью
Мнения мистиков поддерживают некоторые величайшие ученые века – рациональные мыслители, которые смотрели более глубоко, чем большинство других на устройство вселенной и ума и описали состояния трансцендентного духовного сознания в таких выражениях, которые в конкретных деталях удивительно совпадают со свидетельствами гуру, шаманов и святых. Роберт Оппенгеймер, Нильс Бор, Карл Густав Юнг и Джон Лилли принадлежат к числу выдающихся ученых, которые благодаря своим научным поискам пришли к осознанию единства вселенной и ее предназначения, а также того, что эти понятия выходят за рамки материального мира. Быть может, самые яркие представители – физики Альберт Эйнштейн и Эдвин Шредингер, два великих мыслителя, которые, вероятно, яснее всего понимали природу научной реальности. Теории, сделавшие двух этих людей знаменитыми, – теория относительности Эйнштейна и квантовая механика Шредингера – позволяют нам понять самые основы устройства вселенной, наши представления о физической реальности во многом опираются именно на их идеи. На поле науки Эйнштейн и Шредингер не могли согласиться о сути природы бытия – Эйнштейн никогда не мог принять причудливую логику квантовой теории, – но их многолетние размышления о двигателях, шестеренках и силах, которые породили и поддерживают мир, привели каждого из них к более глубокому пониманию сути вещей. На таком глубинном уровне между ними, похоже, царит полное согласие.
