– Тогда я дальше поехал, – говорит псих.
– И все-таки не советую. Тут днем ездить опасно, а ночью и подавно.
Махнул он рукой и заворчал себе под нос – что-то про «невидимое солнце» с лучами-спицами, которое ему дорогу освещать будет. Интерес ко мне потерял. Счел мой случай безнадежным. Вот это правильно. Я и сама себя давно в безнадежные записала…
Тут бы задержать его любой ценой! Никогда не прощу себе, что шины велосипедные ножиком не проткнула. Может, тогда уцелел бы монашек этот. Впрочем, нет – кого я хочу обмануть? Фанатиком он был, вслепую на рожон лез. Не в ту ночь убили бы его, так в следующую. Фанатики долго не живут.
В общем, расстались мы уже в потемках. Он дальше покатил, громко насвистывая, а я место для ночлега принялась искать. В ложбине остановилась, от которой глубокий овраг тянулся. Черный ход то есть, – если вдруг автобус бросить придется. На склоне – что-то вроде осыпавшейся землянки. Ночью в ней прохладно и сыро, однако все же укрытие. Детишкам велела так лечь, чтоб телами друг друга согревали. Сама поодаль устроилась. Кто б меня согрел?
Долго заснуть не могла, ворочалась. Все вспоминала монашка юного, сладенького; представляла его, неумелого, но горячего, у себя под боком, пока между ног не захлюпало. Вот сучка развратная!.. А что?! Уж я бы мальчишку от этой дури вылечила!
Так и случилось наутро, однако лучше б я его больше не видела. Ночь спокойно прошла. С первыми лучами солнца завела я двигатель и себя на том поймала, что спешу куда-то. Неужели за пацаном соскучилась, дура старая?!.. Совсем немного проехала в рассветной тишине, когда снова на психа наткнулась. Только на этот раз ему было не до проповедей бредовых и даже не до ухмылок. И веселья беспричинного в нем поубавилось, чему имелась веская причина.
Лежал мой монашек на обочине, а велосипед его искореженный поодаль валялся. Сначала решила, что авария с рухлядью приключилась, но как ближе подъехала, стало ясно: верно я ему судьбу с вечера напророчила.
Оба колена у парня были раздроблены, а в теле я насчитала несколько ножевых ран. Лицо – один сплошной синяк. На губах его кровавая пена булькала. Жить ему оставалось от силы минут десять. Ни цепи, ни куртки, ни сапог, ни джинсов на нем уже не было. Обобрали дочиста…
Знаете, каково человеку голым и беспомощным на виду у всего мира подыхать? Не знаете? Я вот тоже, к счастью, не знаю и никому этого узнать не пожелаю…
Остановила автобус, ребятишкам велела не выходить и на велосипедиста изуродованного не глядеть. Хватит с них зрелищ печальных. Так и тронуться недолго…
Подошла, наклонилась над лежащим. Он меня не сразу узнал, а когда резкость навел, улыбнулся как-то жалко и попросил:
– Пожалуйста… Помоги мне…
Ничем я ему уже помочь не могла. Разве что смерти зубы заговаривать, так ведь смерть на эти уловки не покупается… Хотела голову его приподнять, а он мне:
– Нет, не надо… Просто… побудь рядом…
– Хорошо.
– Знаешь… Так не хочется умирать… Понимаешь… у меня никогда… никогда… женщины не было…
И заплакал.
Смотрела я, как пузыри розовые на его разбитых губах лопаются, и сама чуть соленым не умылась. Ох ты, девственник мой несчастный! Зачем же тебя сюда принесло, заморыш зеленый?! Что ты здесь мог найти, кроме страдания? Какая ж это сволочь тебя на верную погибель отправила, по уши дерьмом напичкав?
Растрогал он меня до чертиков. По правде говоря, еще и тем, что у меня обратный случай был: мне почему-то девственники ни разу не попадались…
Я без лишних слов джинсы расстегнула, а он пытался ко мне руки израненные протянуть.
– Лежи, – сказала я. – Сама все сделаю.
Села на него сверху, положив рядом пистолеты – на тот случай, если кто посторонний нашей любви предсмертной помешать вздумает. Подвигалась маленько и осторожно, чтоб психу дополнительную боль не причинить. Не знаю, что он при этом чувствовал, но мне было ясно: ничего у нас не получится. Только тогда парень затвердеет, когда мертвым станет.
Тем не менее я сделала вид, будто он в меня вошел. Потом поднесла его окровавленные ладони к своей груди. Дала соски потрогать. Пальцы у него были как деревянные. Поцеловала в губы неопытные, ощутив лишь горечь. Языком их раздвинула, его языка коснулась. Слабая дрожь в худом мальчишеском теле зародилась, но не суждено ему было испытать наслаждение. Я прикусила губу и застонала… Никогда с мужиками не притворялась, но сейчас был особый вариант. Даже умирающий должен иметь шанс за что-нибудь зацепиться. Или за кого-нибудь…
И недаром я старалась. Снова в глазах его жизнь засияла – последним, догорающим светом. Для меня это наградой стало. Будто позволили мне заглянуть сквозь замочную скважину туда, где счастливчики обитают. Где все длится только миг… и никогда не прекращается. Впервые поняла, что есть эфемерные вещи, которые цены не имеют. Жаль, понимание слишком поздно приходит.
– Все-таки ты красивая… – прошептал он, глядя снизу вверх. По-моему, он меня толком и не рассмотрел – разве только ореол вокруг головы. Лучи восходящего солнца его слепили, пробиваясь сквозь мои распущенные волосы, и видел он не то, что было на самом деле, а то, что в его воспаленном воображении возникало.
Поддеть его хотелось насчет красивых баб, которых остерегаться надо, чтоб с пути не совратили, но вовремя язык прикусила. Он ведь вроде уже и не со мной был, а с ангелом, на той стороне встречающим. Все равно я его провожала и точно для него навеки останусь единственной…
– Спасибо тебе, – прошептал он под конец еле слышно. – Теперь и помирать легче… Значит, я могу сказать, что любовь в этой жизни испытал… Недолгую, но дело ведь не во времени, правда?..
– Правда, правда, – кивала я, а сама бедрами ощущала его начинавшуюся агонию.
Вскоре умер псих с тихой улыбкой на губах. Жизнь из него через зрачки в небо выпорхнула и где-то там, между облаками, затерялась…
– Твою мать!!! – заорала я, задрав голову кверху. Так завопила, что детишек перепугала. Пришлось кулак себе в зубы сунуть; до крови кожу прокусила.
Когда боль схлынула, поняла я: не могу психа на обочине бросить. Не допущу, чтоб улыбка его невыразимая в оскал черепа превратилась, а сам труп – в пугало придорожное. Не ему это нужно – мне. Чтоб дальше жить в ладу с собой. Решила похоронить паренька, хоть и предстояло потратить на тяжелую работу несколько часов.
Под палящим солнцем ножом и руками земельку ковыряла; все ногти себе пообламывала, пока могилу вырыла. Закопала монашка, который девственность свою со мной толком и не потерял. Сверху, над насыпью, велосипед взгромоздила. Какой-никакой, а памятник. Думаю, паренек доволен был бы. Он ведь этим дурацким звездочкам и спицам всерьез поклонялся.
Но, кажется, в последние минуты было у него просветление – такое, что многим «нормальным» и не снилось. Что он там о любви недолговечной шептал? Я до конца не разобрала. Какую-то тайну он с собой в могилу унес – ту, которую я ему подарить сумела, а сама еще и не разгадала…
Детишкам по-настоящему благодарна осталась – за то, что не подглядывали и делам нашим интимным не мешали. Сидели тихо и ждали испорченную «мамочку». Не знаю, слышали ли они шепот наш. Хотела бы я, чтоб они подольше самого худшего не касались. Слишком много смертей вокруг; слишком мало любви. Скольких еще такой расклад искалечит?
«Дело не во времени…» – псих сказал. Может, ему перед кончиной истина открылась? Однако я только жутчайшую пустоту внутри ощутила; остаток мутный растраченной любви своей умирающему отдала. С сердца загрубевшего корку содрала, а под нею – ничего. Как теперь жить? Но я твердо знала, что дальше поеду, даже если превращусь в манекен ходячий – тупой и почти бесчувственный…
Поехала.
18. ОН
Когда снаружи наступила приятная, ласкавшая зрачки темнота, я выбрался из своего склепушки и потащился взглянуть на девку, разом превратившись из охотника в дичь. Каждую секунду приходилось опасаться, что неуловимая зверюга вцепится в глотку. Голод терзал изнутри. В общем, я оказался ходячим недоразумением, а недоразумения, как правило, долго не живут.
Уже на подходе к пещере услыхал громкие стоны. Меня аж пот прошиб – неужели рожает?! Стоны звучали вполне эротично, однако баба была явно не в той поре, чтоб принимать кобеля. Все же, опасаясь хитро подстроенной ловушки, я не стал кидаться внутрь очертя голову, а тихо крался вдоль стеночки, пока не увидел брюхатую, распростертую на камнях и вполне натурально корчившуюся от боли. Возле нее тлел свечной огарок и валялся пустой мех для воды, который она, видимо, собиралась наполнить из речки, да так и не успела.
Жутко не хотелось отлипать от стенки и подставлять задницу под удар. Слишком уж много закоулков в чертовой пещере! Однако мне по-любому недолго осталось; все равно подыхать – сутками раньше, сутками позже. А тут такой козырь у бабы между ног вытащить можно! Грех не воспользоваться удобным случаем…
