У Ерманских завхоз пробыл недолго.
Надев сапоги, он вошел в нашу калитку, осмотрел внимательно замок, дом, особенно рамы окон, словно поковырял на них старую замазку, и неторопливо зашагал в сторону райцентра, держа под мышкой ком, завернутый в стенгазету.
– У‑у, гад! – выругался Виталька. – Сколько на нем пацанов погорело… Кулак чертов! Пойду узнаю, что он там говорил.
Виталька побежал домой. Его не было очень долго. Мы с Вадом уже успели сварить картошку и съесть ее, а Ерманский все не показывался. Наконец он пришел очень мрачный. Я никогда не видел его таким мрачным. Виталька поманил меня пальцем, и мы вышли во двор. Вад обиженно засопел. Он уже с утра дулся на меня из‑за того, что я не рассказывал ему, где мы были ночью.
– Дело дрянь, – сказал Виталька, усаживаясь на влажное после дождя бревно. – Переполох подняли страшный. Твоя продала и тебя и меня. Вызывали милицию, написали акт.
– Но ведь они нашли замазку…
– Дело не в замазке, хотя и это тоже… Дело в стенгазете.
– При чем тут стенгазета? – удивился я.
– Оказывается, их нельзя срывать. Их сдают в архив.
Виталька был очень расстроен. Он считал, что его должны исключить из школы, а меня не принять.
Да, это были очень плохие новости. Представляю, как воспримет их отец… Остался только один выход – бежать. Бежать завтра же!
Мы долго молчали.
– Мать плачет, – сказал вдруг Виталька. – Но не в этом дело. Отец узнает – убьет. Он меня один раз за то, что стащил в физкабинете батарейку, три дня бил.
– Мне тоже достанется.
– Есть только один выход…
– Какой?
– Сказать, что нас послал Комендант. А Коменданту что они сделают? Из школы он все равно исключен.
Я покачал головой.
– Нет. Так нельзя.
– Он даже и не узнает. К нему никто и не пойдет.
– Все равно. Так нечестно.
– Честно… нечестно… Завтра с утра нас в школу вызывают… Узнаешь…
Весь день Виталька Ерманский уговаривал меня свалить все на Коменданта. Он приводил всевозможные, довольно хитроумные доводы. Например, он сравнивал Коменданта с камнем. Дескать, нес ты глечик с молоком, засмотрелся на красивую девчонку и упал. Если расскажешь все, как было, здорово влетит: не засматривайся, сопляк, мал еще. Если же сказать, что ты споткнулся о камень, то влетит меньше, а может, и совсем не влетит – с каждым может случиться. Ты не наказан, а камень – ему что? – лежит себе да лежит.
Пример с камнем меня не убедил. Тогда Виталька переключился на примеры из истории войн, на так называемые военные хитрости. Знал он их множество. Особенно он нажимал на троянского коня. Приволокли деревянного коня в город, а в животе садят вражеские воины. Честно? Не очень. Но цель достигнута.
Но и троянский конь не убедил меня. Виталька выругался, махнул рукой, и ушел домой обиженный.
Время тянулось ужасно медленно. Вад продолжал дуться, и я один сидел .на завалинке. Я думал про все эти беды, которые вдруг свалились на меня. Особенно была неприятна история с замазкой.
У соседей скрипнула калитка. На улицу вышла Клара Семеновна с тазом в руках. Увидев меня, она улыбнулась:
– Добрый вечер, Витечка.
– Здравствуйте, Клара Семеновна.
– Ты не поможешь мне донести белье? Мой лоботряс опять куда‑то залился.
Я взял таз с бельем за один край, а Клара Семеновна взялась за другой. Я оглянулся, не видит ли Вад, чем я занимаюсь, но Вада не было. Зато я заметил в окне Витальку Ерманского… Странно…
– Как настроение? – спросила Клара Семеновна.
Я сказал, что настроение у меня отличное, но сказал, видно, не очень убедительно, потому что Клара Семеновна вздохнула.