Порастрясешь жирок. Кодловцы – народ балованный. Тут нужны способности. Это тебе не с Лоркой любовь крутить.
– Что‑то она не дает тебе покоя.
– Зачем было корчить недотрогу?
– А она корчила?
– Еще как.
– И ты нарочно познакомил со мной, чтобы испытать?
– Ну да.
– Уж не ухлестывал ты сам за нею?
– За ней многие ухлестывали.
– И Комендант?
Шептун оглянулся.
– А ты думаешь что? Я б на его месте давно тебе морду набил. А он даже вида не показывает. Вот выдержка!
Виталька Ерманский во время перевыборов сражался на стороне Шептуна.
– Тебе будет трудно, – объяснил он свое предательство. – Придется каждый день в райцентр ходить…
Но после, видно, он почувствовал угрызения совести. На следующее утро Виталька не отходил от меня ни на шаг. Его голова была набита разными планами, которые он предлагал осуществить с ним вдвоем, не вмешивая «кодлу». Было видно, что он разочаровался в этой организации.
– В «кодле» зайцы, – говорил он, склоняя меня на один из планов – содрать со школьных окон замазку. – Мы бы с тобой это дело чистенько обделали.
Замазка – вещь замечательная. Из нее можно лепить всякие штучки. Ею очень удобно кидаться на уроках или просто так, от нечего делать, мять в руках на зависть другим. Не говоря уже о том, что окна, обмазанные ею, совершенно непроницаемы для холода. Замазку очень трудно достать, почти так же, как хром на сапоги. Даже в Нижнеозерске только лишь райисполком обмазывался замазкой, да и то потому, что он находился на втором этаже и охранялся милиционером.
Виталька узнал, что школу обмажут сегодня днем, так что замазка будет абсолютно свежая и отодрать ее не составит труда.
Виталька Ерманский сказал также, что в школе двадцать окон, и если нам удастся ободрать хотя бы десять, это даст килограмма по три на душу. При этих словах я почувствовал в руках чудесно пахнущий желтый ком.
В райцентр мы решили идти под вечер, чтобы не попасться никому на глаза. Ерманский взял с меня клятву не говорить, куда мы идем, даже Ваду, так как дело серьезное, наверняка будет расследование, и надо крепко держать язык за зубами. Наше счастье, что мы живем далеко, и на нас, конечно, подозрение никогда не падет.
Вад с большой неохотой согласился на вторичное мое ночное путешествие. Хотя я заварил его, что не собираюсь опять сражаться с волками, он смотрел на меня с большим сомнением.
– Это плохо кончится, – буркнул он.
– Что «это»?
– Девчонки, вот что. Самый гадкий народ.
Операция прошла как нельзя лучше. Мы ободрали двенадцать окон. Теперь замазку надо было во что‑то завернуть. Ерманский сдернул с гвоздя стенную газету.
– Все равно она старая, – сказал он. – С первого мая висит.
Мы разорвали стенную газету пополам и разделили замазку.
– А теперь жмем на полную катушку, – сказал Виталька.
– Лора спит.
– Мне по важному делу.
– Что это за важные дела в первом часу ночи? – спросила сестра строгим голосом.