Запросто может загрызть человека.
Лора тряхнула длинными, разбросанными по плечам волосами.
– Пойдем купаться?
– Ага, идите, идите, – потер руки рыжий парень и шепнул мне на ухо: – Ты ей понравился. Она знаешь уже скольких отшила!
Лора плавала медленно, но красиво. Ее тень на дне была похожа на тень сорванной и плывущей по течению лилии.
– Давай играть в прятки? – предложила она.
Она ныряла неглубоко, производила страшно много шума, и я легко находил ее.
– Ты, наверно, видишь в воде?
– Да.
– А у меня болят глаза. У тебя не болят?
– Нет. Я привык. Там, где я жил, надо было плавать с открытыми глазами. Немцы наставили в воде много мин. Кто плавал с закрытыми глазами – подрывался.
– Ты по‑всякому умеешь?
– Да.
– А на высокие деревья ты умеешь влазить?
– Да.
– А прыгать со второго этажа?
– Да.
– А на лыжах с крутизны?
– Умею.
– Ты, наверно, все умеешь?
– Там, где я жил, надо уметь все. Если не умеешь – подорвешься на мине или еще чего‑нибудь… Это не то, что у вас, тихий край.
Она перевернулась на спину и, раскинув руки, еле‑еле водила ногами. Теперь ее тень на песке была похожа на тень самолета.
– А целоваться ты умеешь?
От неожиданности я хлебнул воды.
– Тьфу… конечно…
– Ты со многими девчонками дружил?
– Да.
– Со сколькими… приблизительно?
– С восемью… нет, с двенадцатью…
Она удивленно бултыхнулась со спины на живот. Я понял, что перехватил.
– А ты?
– Я ни с кем…
Она явно врала.
– Догоняй!
Мы легли в тень, под куст. Она действительно была очень красива. Особенно волосы. Желтые, густые, длинные, до самых плеч.
– У тебя, правда, было… двенадцать?
– Конечно.
– Поклянись.
– Клянусь.
– И ты их всех любил?
– Разумеется.
– Ты… наверно, не захочешь со мной ходить?
– Нет, почему же…
– Тогда давай.
– Давай.
– Без брехни.
– Без брехни.
– И чтоб больше ни с кем.
– Хорошо.
– Поклянись…
– Клянусь.
– Поцелуй меня.
Я неловко чмокнул ее в лоб. Она поморщилась.
– Так только покойников… А еще говоришь – двенадцать было.
Она встала, отряхнулась от песка и ушла к визжавшим по соседству девчонкам. А я поплелся к «кодле».
– Порядок? – спросил Шептун. Он все видел.
– Но что делать так поздно?
– Поцелуй меня еще раз…
– Пожалуйста.
– Расскажи, за что ты меня любишь.
– Я тебя люблю за то, что ты красивая.
– А что у меня красивое?
– Ну, волосы, например…
– А еще?
– Глаза.
– А еще?
– Ну не знаю… я особенно не разглядывал.
– Значит, лицо у меня некрасивое?
– Нет, почему же… Есть что‑то.
– Ах, только «что‑то»! Ты даже не «разглядывал» меня, а говоришь, что любишь! Ты даже ни одного нежного слова не сказал.