Хорошо, если бы родители ушли куда‑нибудь, например, в кино. Но отец не любил кино. Он говорил, что там все придумано.
Я открыл калитку и замер. Летняя печь посреди двора, на которой мы обычно готовили обед, была разрушена. Вокруг валялись перепачканные отцовские майки и трусы, до этого они сушились на веревке, привязанной к трубе печки. На кустах, как на новогодних елках, висели котлеты из картошки.
Я сразу догадался, что здесь произошло. Ваду приходилось таскать картошку мимо отцовских трусов и маек, и они, видно, все время напоминали ему об ударе ложкой по лбу. Наконец они так растравили его душу, что он решил их взорвать вместе с печкой. Наверно, Вад начинил порохом (у нас были солидные запасы) несколько консервных банок и бросил их вместе с дровами в печку.
Из дома слышались крики. Очевидно, там шла расправа. Я дернул дверь, но она оказалась закрытой. Тогда я влез на завалинку и заглянул в окно. Отец гонялся за Вадом по комнате со своим толстым трофейным ремнем и кричал:
– Признавайся, негодяй, ты взорвал? Ты зачем взорвал?
Мать металась между отцом и Вадом. Ее настроение менялось каждую минуту. То она кричала на отца:
– Хватит! Слышишь! Дорвался! Ты ему повредить что‑нибудь можешь!
А то, все же прикрывая Вада собой, как наседка цыпленка, еще больше распаляла отца:
– Толя, всыпь этому зверенышу! Они и дом скоро спалят! Это же надо придумать – бомбу в печку бросить! Да не бей его ремнем! Ты лучше его за уши отдери!
Отец отбросил ремень, поймал Вада и стал трепать его за уши:
– Проси прощения, сопляк! Скажи, что в руки больше не возьмешь эту гадость!
– Ну хватит тебе! У него и так уши длинные! – Мать оттолкнула отца и заплакала. – В кого же они такие уродились? Мать с отцом сил не жалеют…
– Я им покажу! Они у меня узнают! Каждый день буду пороть, как сидоровых коз! – кричал отец, застегивая ремень.
Я спрыгнул с завалинки. На крыльцо вышел Вад. Уши его горели.
– Больно? – спросил я.
Но Вад только усмехнулся. Это была очень нехорошая усмешка.
– Пойдем на выгон футбол погоняем, – предложил я.
Вад покачал головой и усмехнулся второй раз. Эта усмешка была еще хуже первой.
– Пойду полежу, – сказал он.
– Ты собираешься мстить?
Вад усмехнулся в третий раз.
– Пойду полежу, – повторил он.
Когда я, натаскав в бочку воды, зашел в комнату, Вад лежал, отвернувшись к стенке, и как будто спал. Я внимательно осмотрел комнату, но не нашел ничего подозрительного. Только у порога валялся маленький кусочек бикфордова шнура. Раньше его там не было.
– Вад, – сказал я, дотронувшись до его плеча. – Ты заминировал? Может, не надо? А, Вад?
Брат не ответил.
– Надо постепенно… Огрубел ты на войне….
– Откуда я знаю, как с ними надо… Пришел, а старший уже совсем взрослый… Все знает, учит даже… Шел, думал – помощники есть, хату свою построим, козу купим, кроликов разведем. А тут бои похлеще, чем на войне.
– Поигрался бы с ними… Дети ведь… Да и не знают они тебя.