Швед нахмурился, раздраженно засопел, начал привставать… Сергей отпрыгнул, чувствуя, как топор поудобней устраивается в кулаке… Очертив наконечником сверкающий полукруг, мелькнула пика. Топор, нелепо кувыркаясь, улетел в кусты. Молодой довольно заржал.
Седобородый, будто ничего и не случилось, указал на подрубленную ель.
— Тафай, русс, тафай!
— Щас! — с ненавистью выдохнул Сергей и полез в кусты за топором.
И снова упершиеся в ствол пики, треск ломаемого подлеска и однообразное «тафай, тафай» седобородого. До самого вечера. Когда руки перестали слушаться, а глаза слезились и горели, будто в них сыпанули жгучего перца, Седобородый молча отобрал топор и толкнул в спину, направляя к тонущему в сумерках хутору. Ожидаемо прозвучало:
— Тафай, тафай!
— Даю, — мрачно отозвался Шабанов.
Надежда на ужин так и осталась надеждой — тупой конец пики грубо врезался в основание шеи. Сергей покатился по едва просохшей почве, пачкая доставшийся от бонда кафтан.
— Тафай, тафай!
Шабанов плелся через хутор. Медленно, запоминая мельчайшие изменения. Без особой цели — впрок, на всякий случай. Тела убраны… расчищены завалы… воины без кольчуг — в кожаных долгополых куртках. Из оружия при себе — неизменные ножи-puukko. Те самые, что позже назовут финками…
— Рапотал? Хорошо рапотал? Оттыхай яма. То сафтра.
Кафти. И ведь нашел время подойти, поизгаляться! Впереди замаячил квадратный провал ямы. Сохшая на березе рубаха заскорузлым комом нырнула за пазуху — ночь обещала быть холодной…
/Молчи, сосед! А то и на нас смотреть будет!(финск.) /
Громкий шепот вывел Серегу из ступора. Время заторопилось, наверстывая упущенное. Не обращая внимания на семенящих за спиной бондов, Сергей размашисто зашагал к изрыгающей клубы дыма кухоньке.
«Значит, поживем еще…»
Каша подгорела, тому было три свидетельства — окутавший березу дым, горький, дерущий горло запах… и свежий синяк под глазом повара.
— Thet kan iak äkke äta! /Это невозможно есть! (древнешведск.) / — злобно прорычал незнакомый Сереге воин. Полная каши миска улетела под откос.
«Зажрались, скоты. Привыкли семужку монастырским вином запивать!» Сергей проводил кашу печальным взглядом.
— Тфой ета! — успевший сбегать к котлу бонд сунул в руки с горкой наполненную миску.
«А молодец повар! Вовремя кашу проспал — перед дорогой нажраться не помешает…»
Каше не хватает соли, от гари першит в глотке… Сергей и не думает жаловаться — это еда !
Хутор остался за холмом, но Сергей по-прежнему чувствовал пустой взгляд Весайнена. Ознобная волна запоздало прокатилась по телу. Шабанов искоса глянул на спутников.
Здесь, вдали от хутора, шведы чуяли неладное, держались настороженно. Седобородый Ивар угрожающе выставил пику, рука Свена любовно поглаживала висящий за поясом топор…
Ничего, впереди целый день лесоповала — усталость свое возьмет… надо ждать…
С треском падает ель, комель подпрыгивает к небу, надтреснутым тенорком дребезжит метровой длины отщеп… Ель за елью, дальше и дальше от хутора… Дальше? Дальше!
Низкая облачность по-прежнему затягивает небосвод от краядо края, но и без солнца нетрудно сообразить — давно перевалило за полдень.
— Hwar är swa usling aff stekare? Middaghstidh ! /Где этот недоделанный кухарь? Обедать пора! (древнешведск.) / — угрюмо бурчит седобородый Ивар.
Проходит еще около получаса.
— Iasso, Swen, ga i stekarahus — swa stekare här, synas iak,är farit vilder! /Вот что, Свен, сходи на кухню — этот кухарь наверное заблудился!(древнешведск.) /
Молодой задумчиво смотрит на Серегу.
— Iak forstaar äkke hwar fore Pekka angrar? Hälder een geit kunde vakta swa dare aff ryz! /Не понимаю, отчего Пекка беспокоится? Этого тупого русского и коза устережет!(древнешведск.) /