Внезапно из сухого бурьяна на него выкатился темный рычащий комок, Артемий Михайлович от неожиданности отскочил в сторону, женщина, напротив, нырнула вперед, ухватила что-то в этой куче и попятилась, одной рукой держа за ошейник разгневанного, огрызающегося Бусю. Другой она торопливо размотала обернутый вокруг пояса поводок, защелкнула карабин и выпрямилась. Комок распался на несколько отдельных мохнатых пятен, собаки прыгали вокруг и отчаянно лаяли, в темноте сверкали белые зубы, Буся хрипел и пытался вывернуться из ошейника, Артемий Михайлович стоял неподвижно, боясь пошевелиться.
— Да отпугните вы их! — крикнула женщина.
— Чем?
— Ну, сделайте вид, что поднимаете с земли камень, что ли. Они знают, что такое человек с камнем.
Артемий Михайлович наклонился и, чувствуя себя ужасно нелепо, зашарил вокруг себя по земле. Он тут же наткнулся на камень, сжал его в грязной руке и, нелепо отставив локоть, замахнулся. Собаки тут же замолчали и отбежали в сторону. Он еще раз для верности взмахнул рукой — собаки сели на мохнатые зады и сидели так неподвижно, провожая людей глазами. Волоча упирающегося Бусю, женщина боком протиснулась в дырку, Артемий Михайлович следом, и они вновь очутились в переулке, который после страшной свалки показался очень даже уютным.
— И что он в ней нашел? — Женщина пожала плечами. — Ни кожи, ни рожи. Ну разве что рыжая. Бусе нравятся рыжие.
— Скажите… — Артемий Михайлович постарался выровнять дыхание, — а как отсюда к метро пройти? Или к трамваю?
— Вы заблудились, да? Тут всегда люди путаются. — Она похлопала Бусю по холке, рассеянно успокаивая его. — Идемте, я покажу.
Страхи Артемия Михайловича ушли — так остро и быстро, что он удивленно вздохнул расправившейся грудью. Он стоял под прекрасным мокрым небом, блестело мокрым стволом прекрасное черное дерево, а рядом с ним белела в сумраке лицом и курткой незнакомая, молодая и, вероятно, красивая женщина.
Он вдруг ощутил себя немножко смешным и неловким, как бывало в юности, и, как когда-то, давным-давно, изо всех сил постарался держаться легко и небрежно.
— Вы — моя спасительница. — Артемий Михайлович хотел, чтобы это прозвучало чересчур торжественно и оттого несерьезно, но под конец голос его сорвался в неожиданный фальцет.
— Услуга за услугу. Вы спасли меня от разъяренных собак.
Он по голосу понял, что женщина улыбнулась, и подхватил ее интонацию:
— Я часто это делаю, практически каждый вечер.
— Ну а я почти каждый вечер показываю дорогу, — ответила она серьезно, — пойдемте.
Они пошли вдоль забора — она чуть впереди, смирившийся Буся неохотно тащился следом.
Надо говорить о чем-то, подумал Артемий Михайлович, неудобно как-то.
— Скажите, а как этот переулок называется?
Женщина пожала плечами:
— Понятия не имею. Сколько хожу тут, ни разу не задумывалась. Смешно, да?
— Тут пусто все. Темно. Спросить некого.
— Это из-за фабрики, — сказала женщина, — они еще в начале девяностых откупили несколько кварталов и всех отселили. Собирались этих производить… роботов-трансформеров. А потом заказ упустили. Так все и стои́т.
— Игрушечных? — на всякий случай уточнил Артемий Михайлович.
— Почему игрушечных? Для охраны границ. Военный заказ. Но за военные заказы знаете какие драки идут? Директора застрелили прямо у подъезда, он в нашем доме жил. Вышел из машины своей, проехала другая машина, его застрелили, шофера не тронули, жену не тронули… Я как раз Бусю собиралась вывести, уже и куртку надела, а тут выстрелы…
Артемий Михайлович для вида сокрушенно покачал головой, отметив машинально, что женщина говорит «надела куртку», а не «одела куртку», как почти все нынешние девицы или этот мерзкий старикашка-сторож.
— Но нескольких трансформеров успели собрать, — сказал он, включаясь в игру, — теперь по ночам они ходят и все крушат.
— А, — женщина кивнула, — вот и до вас слухи дошли. На самом деле ничего они не крушат вовсе. Просто бродят где попало. Боевая программа не активирована.
— И в переулках, — подхватил он, — слышны их тяжелые шаги.
— В переулки они редко заходят, все больше на пустырях. В переулках тесно им. Вот как раз… Слышите?
Вдалеке раздался глухой грохот, словно рассыпались сложенные поленницей железные балки. Буся неожиданно с размаху сел на мокрую мостовую, поднял голову к небу и завыл.
— У них с ориентацией плохо. Полупрототипы, недоделок много. Ходят, натыкаются на все.
Артемий Михайлович обнаружил, что ему в ладонь что-то врезалось. Оказывается, он все еще держал в руке камень, которым угрожал собакам.
— Странный у вас район, — сказал он как можно более небрежно.
Она пожала плечами, которые в подбитой синтепоном куртке казались чересчур широкими, и дернула поводок на себя, одновременно свистнув Бусе. Тот перестал выть и застенчиво прижался к ее ноге.
— Ага. Тут вообще, знаете… много чего есть. Особенно если знать, куда смотреть. Вот, например, на улице Татищева совсем непонятный дом, никогда никто не выходит и не входит, но свет в окнах горит. Всю ночь горит. А что там? Никто не знает.
— Там, наверное, тайные собрания. Масонская ложа. А к дому ведет подземный ход.
— Это точно не масонская ложа. Масонская ложа в параллельном переулке собирается, вон там. Я думаю, это адепты Ктулху. Он у них на двери нарисован. Дверь железная, на щеколде, замо́к вот такущий, ржавый, и он там, Ктулху, в человеческий рост почти что. Цветными мелками.
— Кто?
Увлекшись странным разговором, Артемий Михайлович не заметил, как они свернули в еще один переулок, нырнули меж домов и очутились на относительно освещенном отрезке улицы. Дома с эркерами-фонариками казались обжитыми и нестрашными, кое-где светились, несмотря на поздний час, окна.
— Ктулху. Древний. Он спит на дне океана и видит сны. Иногда люди видят его сны. И тогда они находят друг друга, и… Он похож на осьминога. Когда-нибудь он восстанет из вод. Мы должны быть готовы.
— Он добрый?
— Что вы! Он — воплощенное зло. Он и другие древние.
— Вот если какой-нибудь, как вы говорите, Втулку этот, восстанет из вод, то Москва — последнее место, куда он доберется. Место дальше от моря придумать трудно.
— Что вы! — повторила она. — Разве вы не знаете? Под Москвой как раз и есть то древнее море. Огромное, жуткое. Соленое море. Страшно подумать, какие слепые существа там живут, в глубине, во мраке.
— И видят сны?
Она улыбнулась:
— Быть может. Иногда, знаете, когда туман… и очень тихо… можно услышать, как оно шумит. Глухо так, из-под земли. Они думают, что Ктулху живет в каких-то дальних теплых морях. Дураки. Он же древний! С тех пор как он уснул, поменялись очертания континентов. Думаете, почему в Москве все такие несчастные? Такие одинокие? Почему? Это из-за него. Из-за его ядовитого дыхания.
Странная все-таки, подумал Артемий Михайлович. Бывают такие романтичные особы. Стараются казаться загадочными.
— А… метро в какую сторону?
— Мы же идем к метро.
— Долго еще?
Она деловито шла чуть впереди, Буся вырвался еще дальше вперед и теперь тянул поводок. Артемий Михайлович украдкой поглядел на часы. Десять минут двенадцатого. На самом деле не так уж и поздно, просто в это время он обычно был уже в кровати и даже не задумывался, что город продолжает жить — в каком-то другом, своем ритме.
— Нет. Совсем не долго. А знаете что?
— Да? — сказал он осторожно.
— Может, зайдете ко мне? Выпьем кофе. Или чаю. Вы же совсем замерзли.
Он мялся, не зная, что ответить.
— Или вас дома ждут?
— Нет, — сказал он, — никто меня не ждет.
Согласиться? Буквально полчаса назад он подвел итог своей печальной размеренной жизни и попросил небеса о чуде. Может, если сейчас откажется, он упустит что-то замечательное, что могло бы навсегда изменить судьбу? Быть может, ему дается последний шанс? Сколько раз он вот так отказывался от сомнительных предприятий, от случайных предложений сменить работу, от командировок в странные и неуютные города… Руины неосуществившихся возможностей. А она — свободная женщина, одинокая, приглашает к себе незнакомого мужчину. Практически посреди ночи. Может, так теперь принято?
— А вы не боитесь? Что я маньяк какой-нибудь?
— Нет.
По голосу он опять почувствовал, что женщина улыбается.
— Маньяки боятся собак. Это проверено.
— А-а, — сказал он, хотя крупненький Буся, который, деловито сопя, натягивал поводок, и правда вызывал у него осторожную неприязнь, — ну да. Собаки чувствуют человека, верно?
— Нет, это люди чувствуют собак. А от вас какое метро близко?
— Я на «Тульской» живу.
— Тут пешком можно дойти. Минут за двадцать. Ну, за полчаса. А вы, наверное, испугались, что метро закроется, да?