Во второй половине XIX века, по мере того как росла популярность гольфа, художники стали изображать эту игру все чаще. Однако картин на этот сюжет в целом сохранилось не так много. Современных арт-дилеров это очень удручает, поскольку популярность гольфа в состоятельных кругах высока и в желающих приобрести подобные работы нет недостатка. Известны случаи, когда беспринципные антиквары несколькими мазками превращали вязанку хвороста на спине у крестьянина в клюшки для гольфа, а его самого – в одного из первых кадди.
Модернизм «спортивный» (Уильям Робертс. Боксеры. Карандаш, перо, чернила. 1914)
Футбольные и регбийные сцены живописцы XIX века трактовали сухо, точно и туповато. Однако постепенно область «спортивного» искусства стал осваивать модернизм. Иногда этот сюжет привлекал футуристов с их интересом к изменчивости и динамизму современного общества. Например, Боччони в 1913 году написал любопытного «Футболиста» (ныне находящегося в музее МоМА в Нью-Йорке). Рисунки и картины Джорджа Беллоу, изображающие боксерские поединки, – в числе наиболее ярких спортивных образов ХХ столетия. Все эти произведения искусства очень и очень дороги. Однако, учитывая роль спорта в современной жизни, он вдохновил на создание крайне небольшого числа великих картин и скульптур. Существует множество полотен и графических работ, важных как память о том или ином спортивном соревновании, но лишь малую толику из них можно отнести к эстетически значимым произведениям искусства. «Спортивная» живопись и скульптура – одна из тех категорий, в которых несостоявшиеся шедевры перечислить проще, чем наличествующие: «Игроки в крикет» Уиндема Льюиса, «Вратарь» Генри Мура, «Человек, забивший гол» Джакометти.
Still Life
Натюрморт
Цена традиционного натюрморта зависит от того, какие цветы, плоды, предметы он изображает. Цветы всегда приветствуются, фрукты чаще всего ценятся выше, чем овощи, а битая дичь почти всегда вызывает возражения, особенно если на ней заметны капли крови. Работая в отделе старых мастеров аукционного дома «Кристи», я однажды оптимистично внес в каталог натюрморт, запечатлевший убранство кладовой, под названием «Овощи на полке со спящим кроликом», но никого не обманул: кролик был совершенно очевидно мертв, а картина ушла по стартовой цене. Так называемые натюрморты поджанра ванитас, предназначенные напоминать созерцателю о том, что и он смертен, лучше не принимать к торгам, если череп размещен на переднем плане и слишком уж явно бросается в глаза.
Красноречивый облик башмаков Ван Гога (Винсент Ван Гог. Пара башмаков. Холст, масло. 1886–1887)
Знаменитые голландские натюрморты XVII–XVIII веков пользуются на рынке неизменной популярностью, одновременно сводя с ума несчастных авторов каталогов, гадающих, как правильно идентифицировать изображенные цветы. Если вы верно определили один, то можете выкрутиться, написав: «Розы и другие цветы в вазе»; это частая уловка. Модернизм изменил приоритеты. Подсолнухи стали хорошо продаваться, с тех пор как ими серьезно занялся Ван Гог. Отныне они, включаемые в любой цветочный натюрморт, придают ему оттенок модернистской серьезности, а заодно и вселяют оптимизм, свойственный самому цветку. Даже репейник можно наделить привлекательностью, весьма уместно он выглядит в руках персонажа, одержимого экзистенциальным страхом (я имею в виду Эгона Шиле).
Другие популярные детали натюрморта – музыкальные инструменты и книги. Я особенно люблю те тонкие и проникновенные портреты, на которых нет изображенного, а его место занимает натюрморт, составленный из любимых предметов, может быть со скрипкой или томиком Китса. Даже башмаки «отсутствующего на полотне», например, если их с пронзительной остротой написал, предположим, Ван Гог, могут восприниматься как автопортрет. Человек – это не только его лицо.
Surrealism
Сюрреализм
Сюрреализм – это мистицизм для материалистов. Он весьма и весьма моден и никогда не утрачивал популярности, он привлекателен в глазах тех, кто ценит психоделический бэкграунд его безумных сновидений и на первый взгляд дерзкую, но, в сущности, безобидную анархию, создаваемую характерным для него отрицанием логики. Тем самым на элементарном уровне сюрреалистская живопись сводится к незамысловатому образу курительной трубки Магритта с надписью: «Ceci n’est pas une pipe»[41]. Или к другой картине этого цикла, изображению все той же трубки с надписью: «Ceci continue de ne pas être une pipe»[42]. Идеальным воплощением сюрреалистского парадокса стало бы полотно Магритта с начертанными на нем словами: «Ceci n’est pas un oeuvre authentique de Magritte»[43] – и с удостоверением подлинности, выведенным рукою мастера на обороте. Однако, насколько мне известно, он до этого не додумался.
ХХ век можно считать веком сновидений: его начало было ознаменовано исследованиями подсознательного, предпринятыми Фрейдом, а шестидесятые – семидесятые годы отмечены вдохновленными ЛСД фантазиями хиппи. Сюрреалисты представляют собою некое промежуточное звено между психиатрами и хиппи, поскольку рассматривали сновидения как иную реальность, ничуть не менее живую, осязаемую и яркую, чем привычная. «Я верю, что эти два на первый взгляд противоположных состояния, сон и реальность, когда-нибудь сольются воедино, образовав некую абсолютную реальность, надреальность, сюрреальность», – писал Андре Бретон в «Манифесте сюрреализма». Этот рецепт не перестает пользоваться популярностью (и вызывать рост цен на картины) в XXI веке, когда перешло пятидесятилетний рубеж и достигло максимального благосостояния поколение, ностальгически вспоминающее хипповскую юность.
Рене Магритт. Это по-прежнему не трубка. Перо, чернила. 1952
Если искать корни сюрреализма и пытаться проследить зарождение сюрреалистского духа, стоит упомянуть о его любопытном образце – «Песнях Мальдорора» Изидора Дюкасса, опубликованных под псевдонимом «граф Лотреамон» в 1869 году. В них красота маленького мальчика уподобляется «случайной встрече на анатомическом столе зонтика и швейной машинки». Перед лицом технического прогресса второй половины XIX века художественное творчество ощущало необходимость ниспровергнуть аппарат науки, чтобы утвердить принципиальную непредсказуемость и априорную свободу человеческого духа. Бросая вызов разуму и логике, протосюрреализм Дюкасса обретает сходство с миром абсурдных фантазий Кэрролла и лимериками Эдварда Лира в жанре нонсенса. Оказывается, сюрреализм мы видели и до его фактического появления на сцене. Омар, танцующий кадриль в «Алисе в Стране чудес» Кэрролла, – дедушка омара, который превращается у Дали в телефонную трубку. Коллекционеры сюрреалистского искусства собирают картины, все еще движимые верой в то, что свободная игра воображения способна разрушить незыблемые основы технологии.
Если говорить о рыночной стоимости картин сюрреалистов, можно выделить своего рода «первый эшелон», включающий Магритта, Дали, возможно, Макса Эрнста и еще двух великих художников, которые пережили периоды увлечения сюрреализмом: Пикассо и Миро. Чуть дешевле продаются работы Ива Танги, Дельво, Мана Рэя, Виктора Браунера, а в женской секции – полотна Леоноры Каррингтон и Доротеи Тэннинг. Существует золотой век сюрреализма, он приходится на тридцатые годы. Картины этого периода обычно удается продать дороже всего. Краткий словарь сюрреалистских сюжетов, которые пользуются особой коммерческой популярностью, разумеется, не обойдется без трубок и омаров, а также шляп-котелков, мягких, тающих часов, яблок в масках, ночных сцен под ярким солнцем, роз и гребней, увеличивающихся до невероятных размеров и заполняющих собой целые комнаты.
Аукционные дома особенно чутко реагируют на коммерческую привлекательность и брендовый статус современных художественных течений. Соответственно сюрреалистские картины сегодня продаются на специально устраиваемых торгах и образуют отдельную категорию, популярную у интересующейся подобным искусством клиентуры. Если бы аукционные дома не пошли на такую меру, выросли бы, скажем, цены на Магритта до столь головокружительных высот? Мы становимся свидетелями того, как «Кристи» и «Сотби» откликаются на вкус публики, или же того, как они формируют его своей коммерческой политикой? Сотрудники аукционных домов в интервью СМИ утверждают, что, конечно, реагируют на предпочтения ценителей, но втайне мечтают на них влиять. Истина окажется где-то посередине. Аукционные дома стремятся обнаружить крохотный язычок пламени, который затем раздуют, превратив в бушующий огненный столп. Раздувать пламя «Кристи» и «Сотби» умеют, однако создать огонь из ничего им не под силу. Пламя уже должно разгораться в коллективном сознании ценителей, арт-дилеров, кураторов музеев, художественных критиков, не говоря уже о карикатуристах, специалистах по маркетингу и сотрудниках рекламных агентств. А именно это произошло с сюрреализмом.