Поэтому правильно и нужно пользоваться для определений суждения этими названиями – субъект и предикат; как названия, они суть нечто неопределенное, долженствующее еще получить свое определение; и потому они суть не более, как названия. Сами определения понятия не могут быть употребляемы, как две стороны суждения, отчасти на этом основании, отчасти же и еще более потому, что природа определения понятия требует, чтобы оно не было чем-то отвлеченным и неизменным, но содержало внутри себя и полагало в себе свое противоположное; так как стороны суждения суть сами понятия, т.е. полнота его определений, то они должны пройти и показать в себе их все в отвлеченной или конкретной форме. Но для того, чтобы при таком изменении их определений сохранить в общем виде стороны суждения, всего удобнее прибегнуть к названиям, сохраняющим при этом постоянство. Название же противостоит вещи или понятию; это различие проявляется и в самом суждении, как таковом. Так как субъект выражает собою вообще определенное и потому преимущественно непосредственно сущее, предикат же общее, сущность или понятие, то субъект, как таковой, есть ближайшим образом некоторое название; ибо то, чтó он такое есть, выражает лишь предикат, содержащий в себе бытие в смысле понятия. Что есть это, или что это есть за растение и т.д.? под бытием, о котором тут спрашивается, часто разумеется только название, и, узнав последнее, мы удовлетворяемся и знаем, что такое есть эта вещь. Это есть бытие в смысле субъекта. Но понятие или по меньшей мере сущность и вообще общее сообщается лишь предикатом, и о нем спрашивается в смысле суждения. Бог, дух, природа или что бы то ни было есть поэтому, как субъект суждения, только название; что такое есть этот субъект по его понятию, сообщается лишь предметом. Если ищется некоторый предикат, присущий субъекту, то в основе суждения о том должно уже лежать понятие; но оно высказывается лишь самим предикатом. Поэтому предположенное значение субъекта есть собственно только представление, и оно приводит к некоторому объяснению названия, причем оказывается случайным и некоторым историческим фактом то, что подразумевается или не подразумевается под названием. Многие споры о том, присущ или нет данному субъекту некоторый предикат, суть поэтому не что иное, как споры о словах, так как они исходят от этой формы; лежащее в основании (subjektum, υποκειμενον) есть еще не более, чем слово.
Теперь надлежит ближе рассмотреть, каким образом, во-вторых, определены отношение субъекта и предиката в суждении и тем самым ближайшим образом они сами. Стороны суждения суть вообще полноты, которые ближайшим образом по существу самостоятельны. Поэтому единство понятия есть прежде всего лишь отношение самостоятельных (сторон); не конкретное, возвратившееся внутрь себя из этой реальности полное единство, но такое, вне которого они пребывают, как неснятые в нем крайние термины. Поэтому рассмотрение суждения может исходить или от {39}первоначального единства понятия, или от самостоятельности этих крайних терминов. Суждение есть раздвоение понятия через себя само; это единство есть поэтому основание, с которого рассматривается суждение по его истинной объективности. Тем самым оно есть первоначальное разделение первоначально единого; слово «Urtheil» выражает то, что оно есть в себе и для себя. Но что понятие есть в суждении явление, так как моменты первого достигают в последнем самостоятельности, – этой стороны внешности придерживается более представление.
Таким образом, по этому субъективному взгляду субъект и объект считаются каждый за нечто готовое для себя вне другого; субъект – предметом, который существовал бы и в том случае, если бы он не имел этого предиката; предикат – общим определением, которое существовало бы и в том случае, если бы оно не было присуще этому субъекту. С суждением, стало быть, связана рефлексия, может ли и должен ли тот или иной предикат, находящийся в голове, быть присоединен к предмету, находящемуся вне ее для себя; само суждение состоит в том, что лишь посредством него некоторый предикат связан с субъектом, так что, если бы это связывание не имело места, то субъект и предикат остались бы каждый для себя тем, что они суть, первый – существующим предметом, второй – представлением в голове. Но предикат, присоединенный к субъекту, должен также соответствовать ему, т.е. быть в себе и для себя тожественным ему. Это значение присоединения снова снимает субъективный смысл суждения и безразличное внешнее существование субъекта и предиката: это действие есть хорошее; связка показывает, что предикат принадлежит бытию предмета, а не связан с ним лишь внешним образом. В грамматическом смысле это субъективное отношение, при котором исходят от безразличной внешности субъекта и предиката, имеет полное значение; ибо это слова, связанные здесь внешним образом. По этому поводу можно также упомянуть, что хотя предложение в грамматическом смысле имеет субъект и предикат, но оно не есть еще оттого суждение. Последнее подразумевает, что предикат находится к субъекту в отношении, обусловленном определениями понятий, т.е. как некоторое общее к некоторому частному или единичному. Если то, что говорится о единичном субъекте, само есть нечто единичное, то это простое предложение. Напр., Аристотель умер на 73-м году[1] своей жизни, в 4-м году 115-й олимпиады, – это простое предложение, а не суждение. Оно имело бы отчасти характер суждения, если бы одно из обстоятельств, время смерти или возраст этого философа подвергались сомнению, а между тем по какому-либо основанию на приведенных цифрах приходилось настаивать. Ибо в таком случае они признавались бы за нечто общее, существующее и без определенного содержания – смерти Аристотеля, за наполненное другим или также пустое время. {40}Так, известие «мой друг N. умер» есть предложение; оно было бы суждением лишь тогда, если бы возник вопрос, есть ли эта смерть действительная или лишь кажущаяся.
Если суждение обычно объясняется так, что оно есть соединение двух понятий, то для внешней связки можно пожалуй сохранить неопределенное выражение «соединение» и признавать далее, что по крайней мере, соединяемое суть понятие. Но вообще это объяснение весьма поверхностно не только потому, что, напр., в разделительном суждении соединено более двух так называемых понятий, но и потому, что объяснение дает гораздо более, чем есть на деле; ибо то, что тут подразумевается вообще, суть не понятия, едва ли даже определения понятий, а в сущности лишь определения представлений; по поводу понятия вообще и определенного понятия было уже замечено, что то, чему обычно дается это название, никоим образом не заслуживает названия понятия; откуда же в суждении могут взяться понятия? В сказанном объяснении главное есть то, что не обращается внимания на существенное в суждении, именно на различение его определений, и еще менее на отношение суждения к понятию.
Что касается дальнейшего определения субъекта и предиката, то уже было упомянуто, что именно лишь в суждении они должны получить свое определение. Но поскольку суждение есть положенная определенность понятия, то ей присущи сказанные отличения непосредственно и отвлеченно, как единичность и общность. Но поскольку оно есть вообще существование или инобытие понятия, еще не возвратившегося снова к тому единству, в силу которого оно есть понятие, то здесь выступает также та определенность, которая чужда понятию, – противоположность бытия и рефлексии или бытия в себе. Но так как понятие составляет существенное основание суждения, то эти определения по меньшей мере столь безразличны, что в каждом, одном присущем субъекту, другом – предикату, имеет место и обратное отношение. Субъект, как единичное, является прежде всего, как сущее или сущее для себя согласно определенной определенности единичного, – как действительный предмет, хотя он есть лишь предмет представления, – как, напр., храбрость, право, соответствие и т.п. – о котором судят; напротив, предикат, как общее, является рефлексиею о субъекте или, правильнее, также его рефлексиею в себя самого, выходящею за эту непосредственность и снимающею определенности, как только сущие, – его бытием в себе. Таким образом, исходят от единичного, как от первого, непосредственного, и повышают его через суждение до общности; точно так же, как сущее лишь в себе общее нисходит в единичном до существования или становится сущим для себя.